Голос ангела - Андрей Воронин Страница 41

Перед Холмогоровым открылось шесть идеально ухоженных могил.

– Это мои предки: дедушка, прадед, его брат, мой дядя. Женские могилы в другом ряду.

Фамилия на каменных плитах повторялась:

"Могилин Петр, Иосиф”.

– Поручик Петр Могилин, – прочел Холмогоров, – восемьсот тринадцатый год. Воевал? – спросил он.

– Да, умер от ран. Был награжден именным оружием от самого фельдмаршала Кутузова.

– Хорошие у вас предки.

– Не жалуюсь, – произнес Казимир Петрович не без гордости. – Все честно служили. Здесь не хватает многих могил, жизнь разбросала моих предков по миру. У меня есть фотографии могил моих родственников, которые находятся в Германии, во Франции, в Польше, в России. Я уже на пенсии, – сказал Казимир Петрович, – хотя пенсия – понятие относительное. Все равно продолжаю работать, пишу книгу.

– О своих предках?

– И о них тоже. Они часть истории этой земли.

– Благородное занятие, – сказал советник патриарха, – без памяти человек слаб.

– Вот если бы все так думали, как вы, тогда жили бы совсем по-другому… – и бывший школьный учитель бросился в пространные рассуждения о времени, о судьбе человека.

Глаза его блестели, он говорил горячо, возбужденно, забыв о дожде, о холоде. Холмогоров внимательно слушал, слушать он умел. Ни одной новой истины для себя Андрей не почерпнул, зато его собеседник выговорился и резко погас, став похожим на сосуд, из которого выплеснули живительную влагу.

– Везло моим предкам, у всех сыновья рождались. А у меня лишь две дочери.

– Правда?

– Они тоже любят историю, одна живет в Санкт-Петербурге, а другая – со мной, здесь, в Борисове, в школе историю преподает. Но женщина – она и есть женщина, хотя, что Бога гневить, своими дочками я горжусь. И все же что вы искали на кладбище?

– Ничего конкретного.

– Лукавите.

– Находит тот, кто ищет, – произнес Холмогоров. – Наверное, город хотел понять.

– Прошу прощения, – Казимир Петрович крепко сжал локоть Холмогорова, – что вы думаете о гибели отца Михаила?

– Я не следователь. Вашей жизни не знаю, не видел Михаила последние три года. В последний раз встречались в Москве, он заходил ко мне в гости. Ничего не могу сказать, – делиться с малознакомым человеком догадками и предположениями Андрею не хотелось.

– Я твердо уверен лишь в одном: никакие это не сатанисты. Я тридцать лет в школе проработал, дочь моя там работает. Я всех молодых людей в лицо знаю, не было у нас никаких сатанистов, не было и быть не может.

– Но церковь же кто-то осквернил?

– Это хулиганы, наверное, заезжие. Есть у нас плохие люди, как и везде, но чтобы убивать священника… Таких я не знаю.

– Я тоже об этом думал.

– Значит, правильно думали. Если два неглупых человека думают одинаково, то это правда.

– Не всегда, – произнес Холмогоров, – иногда и две тысячи человек ошибаются одинаково.

– Я сказал “два неглупых человека”, – уточнил Казимир Петрович. – Холодно здесь.

Пойдемте ко мне в гости, чаю попьем? Я вам о городе расскажу. У меня документов больше, чем в архиве. Если кому-то что-то о своих предках узнать надо, о том, кому дом принадлежал, все ко мне идут. Скажу вам по секрету, настоящие церковные книги у меня хранятся, а в архиве – копии. Даже отец Михаил ко мне частенько захаживал, мы с ним подолгу беседовали, особенно когда он решил храм реставрировать.

Холмогорову согрело душу слово “реставрировать”. Человек, стоящий перед ним, понимал разницу между ремонтом и реставрацией.

– Пойдемте. Дочь моя будет рада. И хотя Холмогоров не сказал “да”, Казимир Петрович Могилин, поблескивая галошами, повел его через кладбище по едва различимой тропинке, попутно успевая рассказывать о покойниках, лежащих по правую и левую руку. Кладбище для Андрея Холмогорова закончилось абсолютно неожиданно. Двое мужчин оказались на узкой площадке перед самым речным обрывом. Горизонт терялся в серой дымке, виднелись лес, река и стадо пасущихся на другом берегу коров.

– Река! – произнес Андрей.

– Скоро этой красоты не будет.

– Это почему?

– Все уйдет под воду.

– Вы говорите так, словно завтра ожидается всемирный потоп.

– Он будет, я в этом абсолютно уверен. Сколько я ни бился, сколько ни пытался доказать, что нельзя строить гидроэлектростанции в равнинной местности, все бесполезно. В столице приняли решение построить плотину, создать водохранилище. А то, что плодороднейшая земля уйдет под воду, никого не интересует. Несколько деревень, луга, леса, сады, исторические места – такое впечатление, что это никого не интересует, живут лишь сегодняшним днем. Хорошо еще, что кладбище расположено на горе.

– Да уж, раньше о таких вещах думали, смотрели наперед, и не на один десяток лет, а на сотни.

– Пойдемте, – бывший учитель взял за локоть Холмогорова и повел по тропинке, скользкой и узкой, идущей вдоль самого обрыва.

Недалеко от кладбища на отшибе стоял дом из такого же красного кирпича, как и кладбищенские ворота.

– Странный дом, – произнес Андрей.

– И хозяин, надо сказать, не тривиальный человек, он один на весь город.

– Почему окна заколочены?

– Нелюдимый он, хотя вроде человек неплохой – пасечник.

– Это фамилия или профессия?

– Как хотите. И кличка тоже. Его так уже двести лет называют…

Холмогоров не успел переспросить насчет двухсот лет, краевед тараторил без остановки:

– ..его отец и дед тоже пчелами занимались. Пасека у него вон там, за рекой, – школьный учитель ткнул зонт в сторону темнеющего леса. – На краю болота пасека – что-то вроде островка.

Холмогоров, как ни старался, не мог рассмотреть в сумерках ничего, кроме темной массы деревьев.

– Мед у него очень хороший, все к нему бегут, когда ребенок заболеет. Мед, надо сказать, чудодейственный, сам на себе испытал. Придем ко мне – я вас угощу.

– Пасечник дома не бывает?

– Почему же, бывает. Зимой живет в городе, но ставни почему-то не снимает, может, боится, что кто-нибудь через окно к нему заглянет. Бывал я у него дома – ничего особенного, все как у всех. А собаки у него злющие. Откуда он их привез, где нашел? Порода неместная, к воротам никого не подпускают, – и тут же, словно в подтверждение слов Казимира Петровича, послышались звон цепи и громкий лай. – Волкодавы лютуют.

– Настоящие волкодавы?

– Хуже! Страшнее волка.

Через четверть часа двое мужчин подошли к аккуратно выкрашенному деревянному домику.