Засланный казачок - Сергей Соболев Страница 40

Юля по-прежнему сидела взаперти, в кромешной темноте: ее угрозы объявить сухую голодовку здесь, похоже, никого особенно не взволновали.

Чтобы не сойти окончательно с ума, она то применяла на себе самые различные методики психотренинга, то вспоминала различные периоды своей жизни, разбирая по косточкам тот или иной поступок, то представляла себя в самых различных ситуациях… Причем старалась моделировать для себя такие условия и обстоятельства, при которых она видела бы себя и как бы со стороны, и в то же самое время максимально, в меру воображения и ее нынешних энергетических возможностей, весьма скудных, отождествляя себя с внушаемым себе образом — благополучной, сытой, здоровой, пребывающей в комфортных условиях и напрочь лишенной каких-либо серьезных жизненных проблем…

Абстрагироваться от гнусной действительности получалось пока не очень. А с каждым новым днем, проведенным в этой дыре, она сама будет слабеть, а ее шансы на освобождение будут неуклонно снижаться до нулевой отметки.

И все же Юля решила не опускать руки.

Ведь она — психолог по образованию, да еще и с дипломом МГУ, который ценится во всем мире. Ее там учили многому, в том числе и различным моделям поведения личности в экстремальных обстоятельствах. Хотя она, Поплавская, не видела себя в качестве психиатра (для этого нужно иметь медицинский диплом) или того же психоаналитика (а уж в этой сфере сейчас полно шарлатанов), в свое время она прошла курс по овладению современными методиками НЛП, то есть нейролингвистического программирования, и пыталась обучиться двум видам гипноза, лечебному и так называемому «цыганскому».

Но как воспользоваться этими, не такими уж малыми и небесполезными знаниями? Как применить их на практике, здесь и сейчас? Себе во благо, во спасение самой себя?

Что она может сделать, если ее все время держат взаперти, если ее тщательно охраняют, если у нее практически отсутствует контакт с самими похитителями и если она даже толком не знает, что это за люди и каковы их конечные цели?

Когда кто-то из них заходит в камеру, ей светят мощными фонарями в глаза или приказывают повернуться лицом к стене… А вдобавок ко всему она еще и прикована цепочкой к кольцу, вмурованному в пол, и длины этой цепочки достает лишь на то, чтобы она могла, встав с топчана, дотянуться до стоящей в углу параши и кое-как справить свои естественные потребности…

Ее охранники, которые говорят по-русски с каким-то странным — и в то же время знакомым уху — акцентом, явно не те люди, кого можно разжалобить, с кем можно попытаться вступить в человеческий контакт и кого можно попробовать переиграть в психологическом поединке (или, говоря по-современному, «развести»). Из тех, с кем она здесь контактирует, остается лишь старик… но он то ли глухой, то ли ни черта не понимает по-русски, то ли просто злобный и сумасшедший старикан, которого тоже вряд ли удастся как-то разжалобить или перехитрить…

Юля не знала, да и не могла знать, сколько сейчас точно времени.

На дворе могла быть ночь, а мог быть и день. По ее же внутреннему распорядку сейчас было «утро», и вот-вот, как она предполагала, на подвальной лестнице и в коридоре у двери послышатся шаркающие шаги старика.

Юля съела горбушку чуть зачерствевшего хлеба и запила эту свою более чем скромную утреннюю трапезу несколькими глотками холодной, явно колодезного происхождения, воды. В миске лежали два или три жареных карася величиной с ладонь, но Юля к рыбе так и не прикоснулась.

Один из охранников, явившийся вечером, перещелкнул ей браслет с цепочкой с правой руки на левую, так что у нее теперь саднили оба запястья, и правое, и левое.

Но она сейчас старалась не думать об этом. И вообще запретила себе хныкать, распускать сопли и накручивать самой себе нервы. Раз, наверное, десять, с различными голосовыми модуляциями, то напевно-торжественно, то с шутейными интонациями — как это делают дикторы «Русского радио», — Юля произнесла фразу «ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО!..». Ей действительно чуточку полегчало: люди, придумавшие позитивное кодирование, отнюдь не дураки… определенно, в этом что-то есть.

Юля вспомнила, как однажды, когда она была по каким-то своим делам в Израиле, они вдвоем с приятелем выехали рано утром на машине из Хайфы в Иерусалим. Была поздняя весна, и солнце, взошедшее из-за Иордана, уже радостно бликовало в покойных зеркалах искусственных водоемов по правую руку от трассы. Приемник в машине был настроен на одну из местных станций. Ровно в шесть утра, после сигналов точного времени, прозвучало то, от чего у многих — да и у самой Поплавской тоже — сначала перехватывает в горле, а затем сладко отзывается в груди: «Шолом, Исраэль!..»

Она шепотом произнесла это древнее, но в то же время юное, жизнеутверждающее, как ежеутренне разгорающаяся над Иудейскими холмами заря — «Шолом, Исраэль!».