Голос ангела - Андрей Воронин Страница 4

Поняв это, Лукин взялся за учебу с удвоенным рвением. В тысяча девятьсот пятьдесят пятом и учитель, и ученик вместе оказались на воле. Встретила их жена Шиллера, седая, сгорбленная, смертельно больная. Густаву Ивановичу, как считали многие, повезло. Его жена умудрилась сохранить библиотеку и кое-что из коллекции мужа. Она успела развестись с ним, прежде чем был оглашен приговор, выйдя за генерала-инвалида, и переехать в Москву, в роскошную генеральскую квартиру.

В сорок седьмом году герой-генерал отдал Богу душу и был похоронен с воинскими почестями. Все, что о нем напоминало в московской квартире, так это фотография в строгой дубовой рамке, генеральская шинель в шкафу и связанные веревочкой хромовые сапоги, так пригодившиеся молодому Лукину.

Шиллера помнили его ученики, отыскавшиеся в Москве, и старый профессор для начала устроил Лукина работать в областном архиве, надеясь, что со временем тот пробьется дальше сам.

Своих детей не было ни у генерала, ни у Шиллера, ни у общей для них двоих жены, и после смерти благодетелей наследником роскошной квартиры оказался Самсон Ильич Лукин. Книги, картины, гравюры, монеты стали его собственностью. Монеты Лукин распродал довольно быстро, – надо же было как-то окупить расходы на похороны четы Шиллеров, умерших чуть ли не в один день.

К рисункам и гравюрам Лукин подступался долго, подыскивая подходящего покупателя. Он наводил справки, собирал информацию, боясь прогадать, изучал спрос, проводил, как сейчас любят выражаться, маркетинг рынка. Самсон Лукин понимал, что советский человек не способен выложить за товар настоящую цену, иностранцев же плотно опекал КГБ – близко не подступишься. Но ищущий всегда находит…

Лукин, пожертвовав парой редких монет в пользу переводчика из МИДа, вышел на нужного покупателя – заезжего англичанина, члена английской компартии. Рисунки, завернутые в портреты коммунистических вождей, уплыли в Англию, а у Самсона Лукина на руках оказалась крупная сумма денег в рублях. Нести деньги в сберкассу было опасно: органы сразу заинтересуются, откуда у скромного сотрудника областного архива появился капитал. Держать их дома – тоже не лучший выход. И тогда Самсон Лукин, действуя по Марксу – реализуя классическую схему “товар – деньги – товар”, за свои кровные приобрел антикварную посуду. С одной стороны, сервиз стоил баснословно дорого, но с другой – зачем его прятать, он – всего лишь чашечки, тарелки, супницы, салатницы. Если, не дай Бог, наедет следствие, то можно сказать, что купил сервизик по случаю на рынке за копейки. Фарфор же, приобретенный Лукиным, происходил из Зимнего дворца, на нем имелось клеймо. С него кушала императорская семья, да и то по праздникам. Теперь же он занял скромное место в московской квартире.

Вложение денег оказалось выгодным и безопасным. Столичных воров больше антикварных ценностей интересовали золотые украшения и часы. Через полгода сам собой объявился страстный любитель реликвий времен расцвета Российской империи, обласканный советскими властями французский журналист из газеты “Юманите” – печатного органа французской компартии. Наводку на Лукина дал журналисту английский коммунист.

Француз обращался к Лукину не иначе как “мсье-товарищ”. Вот “мсье-товарищ” Лукин и продал поштучно весь сервиз “мсье-товарищу” Дюбуа. Французский коммунист оказался щедрее английского – расплатился валютой, выложив за сервиз половину его реальной стоимости. Чашечки, блюдца, тарелочки, супницы и соусницы, переложенные газетками, бесшумно укатили в Париж. Французский коммунист в память о себе оставил Лукину кучу денег и заказы – список того, что могло бы заинтересовать его в следующий приезд. Теперь Лукин работал целенаправленно, он стал разыскивать то, на что уже имелся конкретный покупатель.

Тюремный опыт привил Самсону Лукину привычку действовать крайне осторожно. Сомнительный товар, валюту, крупные суммы денег он не держал дома. За несколько лет Лукин создал хорошо отлаженную систему, выступал лишь в качестве координатора. Благодаря работе в архиве он доподлинно знал, где сейчас живут потомки известных дворянских фамилий, наследники коллекционеров, музейных работников, партийной номенклатуры, тыловых полковников и генералов, вывезших из Германии, из немецких дворцов и замков картины, скульптуры, ковры, оружие.

Когда Лукин или его люди не могли договориться с владельцем картины или канделябра, книги или монеты, кольца или броши, приходилось обращаться к бандитам. Те под заказ доставляли нужную вещь.

Осторожность помогла Лукину пережить и хрущевские, и брежневские времена – он вовремя научился не держать дома ничего ценного, будь то деньги или антиквариат сомнительного происхождения. Тюремная наука пошла ему на пользу.

Лукин обзавелся узким кругом надежных помощников, которым, как верным собакам, стоило лишь указать цель, обрисовать, что тебе нужно и назвать адрес, и нужная вещь уже на завтра оказывалась в условленном месте. От заказчиков отбоя не было. Место работы Лукина позволяло ему встречаться с кем угодно в помещении архива. Самсона Ильича не сумел взять в оборот даже КГБ. Отмотавший срок еще на сталинской зоне, Лукин нюхом отличал сотрудника органов от человека, искренне интересующегося искусством.

Лукин немного занервничал, когда к власти пришел Андропов. Нутро подсказывало ему, что в миниатюре могут повториться сталинские времена, когда человека сначала брали, а потом уж придумывали за что. Да и возраста он достиг такого, что поневоле начнешь задумываться: к чему богатство, если не можешь им воспользоваться в полной мере? Лукин оказался достаточно умным человеком, чтобы не повторять чужие ошибки. Он не стал легализовать деньги анекдотическим способом, к которому прибегали некоторые недалекие “теневики” и бандиты, хотя в эпоху застоя он был крайне популярен. Отыскивался владелец выигрышного лотерейного билета, по которому причитался автомобиль, и билет перекупался подпольным бизнесменом за двойную цену, а затем, погашенный в сберкассе, вставлялся в дубовую рамочку и вывешивался в гостиной нового владельца на всеобщее обозрение; вот, мол, откуда у меня деньги, выиграл! И вместо десяти засвеченных тысяч тратилась в пять раз большая сумма.

Изощренный в обмане государства Лукин изобрел куда более хитрый ход. Когда в очередной раз французский товарищ из “Юманите” наведался к нему в архив, Самсон Ильич, вопреки обыкновению, пригласил журналиста, ставшего уже настоящим другом, на небольшую прогулку. На этот раз предстояло отправить за границу десять икон, специально отобранных Лукиным. Иконы принадлежали старообрядческой церкви и когда-то составляли один ряд иконостаса. Произведение шестнадцатого века, даже если это мазня неумелого художника, ценно уже само по себе. А тут была редкая по изысканности работа мастера, хорошо знакомого с тонкостями византийской живописи.

– Рубли мне ни к чему, – прямо объявил Самсон Ильич французскому товарищу.

– Могу устроить счет за рубежом, – усмехнулся француз.

Лукин лишь крякнул:

– При этой власти мне за границу не выбраться.

– Да. Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому попасть в царствие небесное, – припомнил евангельскую аксиому журналист.