Палач - Сергей Белошников Страница 4

Плащ у нее при падении чуть задрался и ясно увидел засохшие пятна крови и царапины под колготками у нее на бедрах. И еще там были синяки — словно следы чьих-то пальцев.

— Молодой человек, что это вы девушку бьете? — раздался за моей спиной скрипучий женский голос.

Я обернулся. За эти недолгие мгновения возле нас успела материализоваться из сырого воздуха небольшая толпа — человек пять случайных прохожих — какие-то серые тетки с беременными сумками и пара стариков под грибами зонтиков — и чего им дома не сидится в такую погоду? Они уставились на меня и Ольгу оловянными глазами, на их тупых лицах читалось животное любопытство и явное предвкушение скандала.

— Я врач. Это моя жена, она потеряла сознание. Отойдите, не мешайте мне! — злобно рявкнул я, снова поворачиваясь к Ольге.

Я еще пару раз шлепнул ее по щекам. Она пошевелилась, веки дрогнули. Не мешкая, я схватил ее в охапку и понес к машине. Каким-то образом, не выпуская Ольгу из рук, я умудрился открыть правую переднюю дверцу и запихнуть ее в машину. Голова ее безвольно свесилась набок, она не шевелилась. Но, по крайней мере, она пришла в себя и не собиралась умирать в ближайшие четверть часа — а большего мне и не требовалось, уж в этом-то я был уверен.

Через полминуты я уже выжимал педаль газа, разворачиваясь на площади и нарушая все мыслимые и немыслимые правила движения. Я знал, куда ее нужно везти.

* * *

За окном первого этажа виднелась знакомая тихая улица, а за ней — большой сквер, где чернели облетевшие древние липы, сливающиеся с поблескивающими от дождя крышами домов. В сквере была хоккейная площадка, обнесенная полуразломанным деревянным заборчиком и по ней, не обращая внимания на моросящий дождь, на гнусный холодный ветер, гнувший ветви деревьев, небольшим гуртом носились мальчишки, гоняющие невидимый мне из окна тяжелый мокрый мяч. Их азартные вопли слабо доносились сквозь двойные стекла окна, уже заклеенного на зиму полосками бумаги.

Я стоял в кабинете, опершись руками о подоконник, а за моей спиной, за ширмой, Виталий осматривал Ольгу. Я не поворачивался, но я знал, что там происходит; я знал наизусть все ее тело, все его потаенные уголки и кусочки, и мне не нужно было поворачиваться, идти, огибая ширму, чтобы увидеть его. Я и так видел ее тело, глядя на бегающих в старом сквере футболистов.

И еще я ничего не мог с собой поделать. Я понимал, что я врач, и Виталий — врач, и оба мы были и есть профессионалы, и однокашники, и знаем друг друга почти четверть века, и про наши отношения с Ольгой он знал, и что сейчас он занимается своим делом, которое кормит его, но все равно какое-то чувство, отдаленно схожее с ревностью, шевелилось во мне, когда я невольно прислушивался к шорохам и позвякиванию инструментов в руках Виталия, раздававшимся за моей спиной. И еще во мне росло ощущение безысходного отчаяния и бессилия перед тем, что с ней случилось. И гнев, гнев, гнев.

Я вдруг почувствовал, что рефлекторно сжимаю пальцы в кулаки — и это меня отнюдь не удивило. Я посмотрел на свои руки и медленно разжал пальцы, которые почему то никак не хотели разжиматься.

— Все, спасибо. Можете одеваться, Оля, — послышался голос Виталия.

Я повернулся. Виталий вышел из-за ширмы, на ходу стягивая резиновые перчатки. Я встретился с ним взглядом, он поморщился и неслышно вздохнул.

— Помоги ей одеться, Сережа, — негромко сказал он. — Сейчас я сделаю ей укол.

— Я сам сделаю, хорошо? — полуспросил я.

Он не стал спорить и я был ему за это признателен. Он швырнул перчатки в металлический бачок, уселся за свой стол и принялся заполнять какую-то форму.

— Все там, на столике, — мотнул он головой.

Я прошел за ширму. Ольга, сгорбившись, сидела на кушетке в одной шелковой комбинации, руки ее бессильно свисали вдоль тела.

Я довольно быстро надел на Ольгу трусики и колготки: по внешней стороне моих пальцев тяжело скользнул шелк комбинации. Я одевал ее, опустившись перед ней на колени, не думая ни о чем кроме того, чтобы не сделать ей ненароком больно. Хотя куда уж больней: на внутренней и внешней сторонах ее бедер я, когда одевал ее, были свежие кровоподтеки — следы чужих пальцев. Мне не показалось тогда, на площади, когда она потеряла сознание. Засохшую кровь Виталий уже смыл.

Она молчала и не сопротивлялась мне. Запах ее духов смешался с запахом больницы — йод, карболка, страдания, боль, — именно в такой последовательности. В кабинете было жарко, я почувствовал, как струйка пота скользит у меня вдоль позвоночника и на лбу выступила испарина. Я снял ее платье с батареи, оно немного подсохло, но все равно еще было влажным. Через голову натянул его на нее, по очереди поднимая ее вялые безвольные руки — ощущение было такое, словно я одеваю сонного ребенка: странное ощущение для меня и практически незнакомое.

Я вытащил одноразовый шприц из упаковки. Постучал ногтем по ампуле и сломал ее конец, не надпиливая — на свои пальцы я пока что еще не могу пожаловаться.

Шприц наполнился.

Ольга по-прежнему сидела не двигаясь, молча глядя мимо меня. Я закатал рукав ее платья и протер кожу ваткой со спиртом. Когда игла вошла в мышцу, Ольга даже не пошевелилась и на лице у нее ничего не дрогнуло. Губы у нее теперь были сухие и обметанные, в легких трещинках и без следов помады. Внезапно они зашевелились и она спросила, с трудом проглотив слюну:

— Что это?..

— Успокоительное, — сказал я. — Ничего особенного, тебе станет лучше.

Я выдернул иглу, дожав поршень шприца до конца.

— Сережа, ты мне нужен на пару минут, — послышался из-за ширмы голос Виталия.

Я уложил Ольгу на кушетку, прикрыл коричневым больничным одеялом и поправил под головой подушку.

— Полежи пока что, — сказал я. Она промолчала, уставившись в потолок. — Я сейчас вернусь.

Виталий, когда я вышел из-за ширмы, мотнул головой в сторону двери. Я его понял и, бросив последний взгляд на Ольгу, вышел за дверь.

* * *

Мы молча прошли длинным светлым коридором больницы. Навстречу попалась лишь пара медсестер, вежливо поздоровавшихся с Виталием. Он ключом открыл обитую дермантином дверь и мы очутились в его маленьком кабинете. Письменный стол, заваленный бумагами, кресло, пара стульев и полки, ломящиеся от медицинских справочников и пособий. Единственное окно выходило все на тот же старый сквер, где гоняли мяч мальчишки.

Тут было еще больше натоплено.

Виталий махнул мне рукой, указывая на кресло, а сам примостился на краешке стола, подобрав полы длинноватого ему, на мой взгляд, халата. Стянул с головы шапочку и уставился в окно с таким видом, словно в настоящий момент его больше всего на свете интересовало — кто же победит в игре.

Он достал из кармана пачку сигарет, протянул мне. Мы закурили. Некоторое время он молчал, по-прежнему уставившись в окно и глубоко затягиваясь дымом. В своем белом халате он был похож скорее на не врача, а на пекаря, случайно оказавшегося в клинике: сам невысокого роста, круглая, лысая как колено голова, добродушные, расплывшиеся черты лица, карие маленькие глазки, нос-пуговка над пышными усами. Короткие толстые пальчики, держащие сигарету со столбиком пепла, завершали картину. Но я-то знал, насколько обманчиво это первое впечатление мягкости и беззащитности, а на самом деле более жесткого и хладнокровно-расчетливого человека я, пожалуй, и не встречал среди людей нашей профессии. Получше врачи, конечно были, а вот второго такого характера — нет.