Дуэль - Эльмира Нетесова Страница 36

— Это кто мне в транду счетчик ставил? Кто контролером был? Кому я поперек горла костью встала?

Узнав, что ее подозревают в связях с ворами, завизжала всей глоткой:

— Пиздят всё! Это соседи! Они меня со свету сжить хотят! Чтоб им ложкой из собственной сраки всю жизнь до смерти хлебать!

— У прокуратуры имеются веские доказательства этих утверждений, потрудитесь выслушать, — холодно прервала Кравцова вопли бабы и продолжила: — Сегодня вы купили водку в своем районе. И дали пятьдесят рублей. Их серия и номер совпали с теми, какие были взяты ворами при ограблении катанглинской сберкассы. Если вы отрицаете свою связь с Лешим, значит, сами ограбили сберкассу?

— Еще чего придумала, дура!

— Выбирайте выражения. И потрудитесь вспомнить, где взяли эти деньги?

— В получку дали…

— Ложь. Вы получили в аванс сорок три, а в получку — тридцать семь рублей.

— Значит, на базаре.

— Там за что вам платили?

— Взаймы взяла.

— У кого? — настаивала следователь.

— Не помню. По бухой повезло, впервые в жизни. Кто-то дал. Понарошке. Откуда знала, что крапленые подсунули.

— Положим, правду сказали. Но почему вы скупали у вдов паспорта и прочие документы покойных мужей?

Зинка подавилась воздухом от удивления. Крыть было нечем. Она поняла, что выкручиваться дальше бессмысленно. А подставлять свою, пусть и пропойную голову за воров ей явно не хотелось. И она рассказала все.

— Ксивы я делала семерым. По заказу. Без запасных. Ну и маскарад. Как просили. Этим на хлеб подзарабатывала. Не идти же мне в старости на панель. Все равно никто не позарится. А и сдыхать с голоду неохота. Вот и заколотила на жратву.

— Кто заказ сделал, Леший или Матрос?

— Сам, конечно. Он и забрал. И рассчитался честь по чести.

— Кто с ним был, кроме Матроса?

— Я их не видела. Бухнула и все.

— У кого документы покупали для них? Вспомните всех, быстро! — потребовала Кравцова.

У Зинки болела голова. Она вспоминала с трудом, называла адреса, фамилии, имена.

Рассказала, какие парики, усы, бороды и бакенбарды отдала Лешему.

Ее под подписку о невыезде выпустила Кравцова поздним вечером.

Зинка, уходя, плакала. Говорила, что не сносить ей теперь головы. И жизни осталось всего на одно похмелье. Вот только выпить не на что, а и угостить больше некому.

Кравцова передала угрозыску протокол допроса Зинки. И вскоре данные о фартовых стали достоянием всех отделений милиции.

Их искали всюду.

Ирина не случайно засыпала Зинку вопросами, не давая ей времени на обдумывание ответов.

Следователь по чистой случайности узнала, что Зинка скупает документы покойных. Ей были известны лишь два случая. Зинка признала семь и все не могла понять, как удалось прокуратуре узнать о том.

Ирина тоже немало изумилась приходу вдовы бурильщика, погибшего во время взрыва скважины. На ее иждивении остались трое детей. И при оформлении пенсии потребовались документы покойного.

— Они были в шкафу, в пиджаке мужа. И вдруг их там не оказалось. Я чуть не свихнулась, узнав о пропаже. В доме им некуда затеряться. Посторонних людей у нас не бывает. Живем замкнуто. И вдруг такое!

— В мистику поверить впору. Ну не могут же документы сами улететь? Нас пятеро живет. Я, дети и домработница — старая, одинокая женщина. Она у нас уже шесть лет. Брали нянечкой. Когда дети стали вырастать, оставили домработницей. Привыкли к ней. Ни у кого и мысль не шевельнулась заподозрить ее. Но когда я стала плакать, сказав, что детям придется остаться без пенсии и отказать домработнице, она и созналась, что документы моего мужа продала одной бабе, думая, что нам они уже не нужны, а деньги всегда пригодятся. И отдала мне двести рублей, какие и получила. Она сказала, что покупательница просила их для своего сожителя, у какого и фамилия и имя чуть ли не матершинные. А поскольку они собираются уехать на материк, там и распишутся. И она не будет носить грязную фамилию. А покойному все равно. Менять же фамилию и имя — долго и нудно. За это время сожитель может раздумать расписываться. Ей, покупательнице, хотелось скорее устроить свою судьбу, — рассказала вдова и назвала женщину, купившую документы мужа.

— Помогите мне вернуть их, не наказывая домработницу, неграмотная она. Не со зла. Помочь хотела…

При допросе домработницы выяснилось, что она на базаре слышала от знакомой старухи, что и у нее та же баба купила паспорт умершего старика. За сто рублей. И просила, в случае чего, говорить, что потеряла его. Для какой цели его купила, ответила, мол, у отца дом сгорел. И все нажитое. Вместе с документами. Чтоб с горя не рехнулся, на материк скорее надо. И чтоб не морочить голову с восстановлением прежних, пусть по этому паспорту живет. Кстати, имя и отчество, да и год рождения совпали. Вот и согласилась старая. Сто рублей — деньги. А про старика все забыли. Никто его документов не спросил.

Как узнавала Зинка о покойных? Да просто. Некрологи в городской газете каждый день печатаются. Читай, выбирай и действуй. Где-то откажут, другие — согласятся. Особо, когда бедность заедает или жадность прежде разума родилась. Тут и о причине приобретения документов не спрашивали.

Потом сдружилась с уборщицей морга. Такой же пьянчужкой. Туда покойных нередко доставляли с документами. Из аварии, драк, замерзшими по пьянке. Паспорта для Зинки не дороже, чем в пол-литра водки стали обходиться. А документы? Попробуй, докажи, были ль они при себе у покойного? У морга сдачи не требуют… Пропаж не ищут. Не то место. Это четко высчитала Зинка.

Вскоре ей было предъявлено обвинение, и старая шмара, впервые в своей жизни, попала в следственный изолятор городской тюрьмы. Вместе с нею ждала своей участи закадычная приятельница из морга.

Сколько было выпито вместе водки и вина, сколько теплых часов проговорили они о своей давно отшумевшей молодости. Они жили примерно одинаково. Им было что вспомнить, чем поделиться.

Но, оказавшись в одной камере, грызлись ежесекундно, как кошка с собакой.

Нюська упрекала Зинку за продажность. Когда узнала, что та ничего не получила за признанье на допросе, расквасила шмаре весь фас. От обиды. И не прощала ни днем, ни ночью дремучей дури своей приятельнице.

Сколько длились бы эти свары, если бы однажды не вывел их на прогулку хмурый охранник. И, вытолкав во двор тюрьмы, сказал:

— Пробздитесь малость, стервы!

Нюська осерчала на подобное обращение и завопила:

— Дохляк гнилой, кишка твоя говенная, трупный глист, отрыжка покойника! Ты как с нами, женщинами, разговариваешь? Иль меня рядом с тобой потрошили, иль мы на одном столе лежали? Ты чего свою лоханку дерешь, говно беркулезное?