Пятьдесят на пятьдесят - Феликс Фрэнсис Страница 34

Я не поехал в Ньюбери на вечерние скачки. Вместо этого отправился прямо домой, в Кенилворт.

Я пребывал в гневе.

Был просто вне себя от ярости.

Как мог отец всего неделю назад приехать в Аскот, вести себя так естественно и дружелюбно, зная, что именно он убил мою маму, а вместе с ней и нерожденного ребенка?

Невозможно, необъяснимо, и я ненавидел его за это.

С чего это вдруг ему понадобилось возвращаться из Австралии? Чтобы перевернуть всю мою жизнь?..

Или же он приехал из-за тех стеклянных зернышек и денег? А не только для того, чтобы повидаться со мной?

Я долго лежал без сна, прокручивая все это в голове, пытаясь разобраться, но результатом были все новые и новые вопросы без ответов:

Чьи деньги были спрятаны у него в рюкзаке?

Связаны ли они каким-либо образом с зернышками, контурами радиочастотной идентификации, и черной коробкой сканера?

Может, его убили из-за этих самых денег, или же для преступника было важней заполучить ту черную коробочку и стеклянные зернышки?

И для чего именно они предназначались?

У каждого профессионального игрока найдется своя история о нечестном тренере или владельце, выставившем на скачки не ту лошадку. О том, как победил именно этот «рингер», а у фаворита не было против него никаких шансов. Неожиданный победитель всегда вызывает подозрение в нечестной игре, и в далеком прошлом, до того, как скачки превратились в отлаженную и прекрасно организованную индустрию, слухи и истории о «рингерах» лишь множились, и была в них немалая доля правды.

Но выставить на скачки «рингера» всегда было гораздо труднее, чем люди себе это представляли, особенно если лошадь числилась за большой конюшней с хорошей репутацией. И не только потому, что с введением чипов качество идентификации значительно повысилось. Если лошадь впервые участвовала в скачках, ее обязательно сканировал прикрепленный к ипподрому ветеринар, хотя позже это делали значительно реже; однако это вместе с подробным «лошадиным паспортом» сильно затрудняло подмену одной лошади другой. Вторая трудность заключалась в том, что во всех этих процедурах участвовало слишком много людей.

Есть одна испанская поговорка: «То, что знают двое, известно лишь Богу. То, что знают трое, — знают все».

Выставить на скачки «рингера» требовало знаний и подготовки, и тремя людьми тут никак не обойтись. Мальчик-конюшенный, водитель специального фургона, организатор самой перевозки и жокей — это уже не говоря о владельце и тренере.

Держать мошенничество в тайне от них просто невозможно, потому как каждый сразу поймет и узнает — лошадь не та. Люди, каждый день работающие с лошадьми, видят в них личности, знают все их черты и индивидуальные особенности, относятся к ним не как к животным. Часто говорят, что любой выдающийся тренер лучше знает характер и особенности своих лошадей, нежели членов собственной семьи. Поговаривали, будто Лестер Пиггот, великий тренер, мог узнать любую лошадь, на которой он когда-либо скакал, даже если она убегала от него под проливным дождем, окутавшим все вокруг непроницаемой пеленой.

И все довольно быстро, если не сразу, заметили бы, что выходящая на круг знаменитость вовсе не является той, за кого ее выдают, и завсегдатаи скачек легко могут различить «рингера», если, конечно, его не растили и готовили где-то в далекой от естественного окружения среде. Так что вряд ли можно надеяться на то, что секрет, известный пусть и ограниченному кругу лиц, не выплывет вскоре наружу.

Так что толку от всех этих идентификаций с помощью чипов?

Пытаясь найти разгадку, я наконец уснул.

Не уверен, что меня разбудил именно шум, но внезапно я проснулся и, лежа в темноте, вдруг со всей отчетливостью понял: что-то не так.

Я лежал тихо, на спине, дышал еле слышно.

Как это обычно бывало летом, одно из окон спальни я оставил открытым. Но никакого подозрительного шума за этим окном не было. Ничего, кроме ветерка, шелестевшего в листве березы, что росла у дороги, ну и отдаленного шума автомобилей, изредка проносившихся по Эбби-Хилл.