Пощады не будет никому - Максим Гарин Страница 32

— Мне надоело жить не в ладах с законом, — тихо проговорил Рычагов, — а ты мне предлагаешь, Клаус, продолжать начатое.

— Ну что ж поделаешь, — Фишер развел руками, — ко всему надо подходить философски. Ты думаешь, теряешь родину?

— Да.

— А если рассуждать конкретно, то это она теряет тебя.

А если еще углубиться во времени, то стран, где мы с тобой родились, уже нет — ни СССР, ни ГДР. И согласись, потерять то, чего уже не существует в природе, невозможно.

— Софистика сплошная.

— Без нее тоже нельзя, — вздохнул немец.

— Поехали ко мне, а? — предложил Рычагов, понимая, что сегодня он уже не способен к работе. Даже если бы сейчас привезли человека, нуждавшегося в срочной операции, он отказался бы брать в руки скальпель, передав ведение операции хирургам более низкой, чем он, квалификации.

— Да нет, спасибо, Геннадий, но я должен показаться на банкете и хотел бы, чтобы ты показался там вместе со мной.

— Почему?

— Незачем привлекать лишнее внимание, ты ведешь себя так, будто доживаешь здесь последние дни. Лучше всего сделать все неожиданно для других, чтобы опомниться не успели.

— Но меня же, в конце концов, спросят, почему я уезжаю, тайны из этого не сделать!

— Спросят.

— И как я объясню отъезд?

— Скажешь, решил жениться на словачке. Или нет, лучше скажи, на чешке. Уедешь — и с концами. Новую жизнь надо начинать в новом окружении.

Рычагову хотелось спросить, а как же Тамара, к которой он уже привык, но промолчал.

— Ладно, Клаус, иди на банкет, а я вскоре поеду домой.

— Что сказать, если о тебе спросят?

— Скажи, мол, заболела голова. Или передай, что у меня грипп, потому и боюсь появляться на людях, чтобы не заразить.

— А если захотят поехать к тебе?

— Кто? — усмехнулся Рычагов. — Меня здесь ценят, но друзей у меня нет. Все выпьют хоть понемногу, и никто не рискнет сесть за руль.

— Тоже логично. Я тебе позвоню, — пообещал Клаус и в предвкушении скорой выпивки потер руки, успевшие остыть в холодном кабинете доктора Рычагова. — Вот за что люблю Россию, так это за мороз.

— Странное чувство для немца…

— Ты о любви к России?

— О любви к морозу.

И тут же Рычагов вспомнил, как один из Новых годов, лет пять тому, встречал с Тамарой под проливным дождем, стоя возле городской елки под зонтиком.

"Наверное, так же будет и за границей, из года в год.

Хотя нет, дались мне эта Германия, Швейцария. В Словакии, наверное, такой же снег, как и у нас. Вот уж о какой стране не думал и не мечтал, она вроде бы для меня и не существовала".

Хлопнула дверь, и Рычагов, подняв голову, понял, что Клаус ушел, можно ехать домой. Никого предупреждать не надо, дежурные хирурги на месте, они приехали заранее, для них он, Рычагов, на банкете.

Уже стемнело. Геннадий Федорович черным ходом вышел из больницы, стараясь никому не попасться на глаза. Долго сидел в машине, глядя на стрелку датчика температуры, пока мотор не прогрелся. Он чувствовал, как земля уходит у него из-под ног, словно бы он повисает в воздухе, между небом и землей, уже ненужный никому здесь и еще не востребованный там.

Нет, он не сомневался, что со своим умением выживет за границей, только сейчас он впервые задумался: а стоит ли? Может, забыть о деньгах, которые достались ему по воле случая, и жить по-прежнему, так, как живут тысячи на его родине, изворачиваясь, хитря, преступая закон, но не помышляя о бегстве?

На всех этажах больницы ярко горел свет, словно бы уже наступил Новый год. Машина выехала за ворота и, скользя на неубранной после снегопада дороге, покатилась за город. Рычагов не гнал, вслушиваясь в вой ветра, в шуршание снежинок «Странный все-таки человек Дорогин, — думал он о своем постояльце и благодетеле, — он один из немногих знает, зачем живет. Правда, если, конечно, можно назвать целью жизни — месть».

Задумавшись, доктор клиновской больницы чуть было не проехал поворот. О собственном доме ему напомнил огонек, мелькнувший за холмом. Машина мягко нырнула с пологого откоса и, вихляя, покатилась по неширокой, не разминуться двум машинам, дороге, проложенной грейдером. Ветер усилился, снег заносил колею, и Рычагов еле справлялся с управлением.

«Хоть ворота открыты, и то хорошо», — он заехал в гараж, даже предварительно не стряхнув снег с крыши машины.

Его появления в доме, казалось, никто не заметил.

Никто не вышел встречать, в прихожей не зажегся свет.

От этого на душе сделалось еще тоскливее.

— Тепло у вас, — Геннадий Федорович шагнул в гостиную.

Тамара сидела в кресле с раскрытой книгой в руках, Дорогин вышел из своей комнаты, лишь только хлопнула дверь. Женщина, как показалось Рычагову, немного испуганно посмотрела на него, словно боялась его приближения.

— Да, тепло, — рассеянно сказала она, — ветер такой, иногда кажется, что снесет крышу.

И только сейчас Рычагов заметил нового постояльца в своем доме. Рыжий колли лежал возле камина, уткнув голову в шерсть расстеленной перед решеткой овечьей шкуры. Загипсованная лапа в двух местах была уже погрызена. Пес заурчал и покосился на Дорогина, стоит ли начинать лаять, чужой пришел человек или свой?

— Да, забыла тебе сказать, Геннадий, Муму Тут собаку подобрал раненую, ты не против? — Тамара прикидывала в уме, стоит ли сообщать своему шефу, что оперировали они Лютера в операционной.

Но Рычагов развеял все сомнения Солодкиной, махнул рукой:

— Как хотите.

Раньше бы Тамара не услышала в этих словах издевки, теперь же «как хотите» прозвучало для нее с намеком, будто бы Геннадий Федорович подозревал о ее и Дорогина близости. Она быстренько пробежалась взглядом по гостиной, все ли они убрали, не напоминает ли что о происшедшем.

— Ты что, неважно себя чувствуешь? — спросил Рычагов.

— Да, — соврала Тамара, — я хотела бы сегодня поехать домой.

— Я устал и машину не поведу. Ужасно хочется спать, согреться. У меня был тяжелый день.

— А моя машина осталась дома, — вздохнула Тамара.

И тут к столу подошел Дорогин. Он показал на себя пальцем, а затем на Тамару.

— Что он хочет? — забеспокоился Рычагов.

— Не знаю, — растерявшись, произнесла Тамара. Ей казалось, таким образом Муму пытается дать понять Рычагову, что был с ней близок. — Может, он хочет отвезти меня домой? — нашлась она. — Да, Муму? — Тома показала на себя, а затем махнула рукой в сторону города, ухватилась за невидимую баранку автомобиля, затем принялась крутить ее. — Ты говоришь, что хочешь меня завезти?