Добро пожаловать в ад - Андрей Дышев Страница 32

Мы с Ирэн переглянулись и пожали плечами.

– А вы уверены, что именно Тося вставляла ключ в замок? – спросила Ирэн.

– Конечно, моя милая. Звуки для меня – это намного больший источник информации, чем для вас. Я безошибочно могу определить, кто именно из жильцов идет по ступеням. По утрам, еще лежа в постели, я узнаю, какие машины подъезжают к дому – наши или чужие. И, конечно, я сразу узнала «почерк» Тоси, когда она начала отпирать замок.

– А почему она не позвонила в дверь? – спросил я.

– А у нас с ней так заведено. Она всегда сама открывает, чтобы не отвлекать меня от работы. Я когда сажусь за свои скрепки, то могу часами не вставать.

– Вы услышали, что дочь вставила ключ в замок… И что было потом? – едва сдерживая нетерпение, произнесла Ирэн.

– А потом она увидела его.

– Кого его?? – в один голос крикнули мы с Ирэн.

– Какого-то мужчину. Я слышала, как он тихо спросил: «Вы не узнаете этого человека?»

– Он спросил это у Тоси?

– Конечно. И она, оставив ключ в замке, стала спускаться. Она спускалась медленно, знаете, как если была бы чем-то очень удивлена…

– Напугана или удивлена? – перебил я.

– Удивлена! Разве бы она стала спускаться, если бы испугалась? Она спряталась бы в квартире, правильно? Я еще подумала, что Тося встретила какого-то своего давнего знакомого, но не столько рада этой встрече, сколько удивлена ей.

– Выходит, на третьем этаже было два человека?

– Нет, один. Я слышала шаги только одного человека.

– Кого же он имел в виду, когда спрашивал, узнает ли она этого человека?

– Не знаю. Это ваша забота, милые мои, – жестко ответила женщина. – Тося спустилась на третий этаж, и тотчас раздались два хлопка.

– Вы имеете в виду выстрелы? – уточнил я.

– Это ты, милый, можешь отличить, где выстрел, а где хлопок… В общем, я вам так скажу: звук был такой, словно на лестничную площадку плашмя упала железная дверь. Разве я могла подумать, что это выстрелы? Откуда в нашем подъезде выстрелы? В кого выстрелы? В Тосю? Да такое мне в кошмарном бреду привидеться не могло! Потому я и не заподозрила ничего и продолжала работать. Думала, что Тося и мужчина спустились на улицу, сели на лавку и разговаривают. А что там упало – мое ли это дело?

– А вы можете описать этот голос? – спросила Ирэн.

– Тихий. Низкий, – не торопясь отвечала женщина. По-видимому, она старалась подобрать самые точные слова. – И глухой. Как если бы он был простужен.

– Вы когда-нибудь слышали его раньше? Может, по телефону? – спросил я.

– Нет, никогда.

– А фамилия Фатьянов вам о чем-нибудь говорит? – вставила Ирэн и, глянув на меня, подмигнула.

– Фатьянов? – повторила женщина и задумалась. – Фатьянов, Фатьянов… Это не русский эмигрант, который одно время пел в «Ла Скала»?

– Нет, – ответила Ирэн, несколько опечалившись. – В опере он вряд ли пел. Меня интересует, не было ли человека с такой фамилией в кругу знакомых вашей дочери?

Женщина решительно покрутила головой.

– Не было, милая моя. Во всяком случае, Тося никогда мне ее не называла.

Женщина рассказала нам все, что могло представлять для нас какой-нибудь интерес. Я хотел уже встать и распрощаться, как Ирэн спросила:

– А можно нам взглянуть на комнату Тоси?

– Конечно, – с пониманием ответила женщина. – Я пускаю туда милицию. Идите за мной…

Она встала и заскользила по квартире – через прихожую к торцевой комнате. Открыла дверь и словно с усилием перешагнула порог.

– Здесь остался ее воздух. И запахи… – произнесла она, касаясь руками стен. – Я когда сюда захожу, то не могу поверить…

Она замолчала, и я увидел, что ее незрячие глаза наполняются слезами.

– Смотрите, пожалуйста. Здесь только ее вещи.

Комната была маленькой и уютной. В углу, у окна, стоял письменный стол. Из бамбукового стаканчика торчали остро отточенные карандаши и ручки. Под плексигласовым листом лежали фотографии котов, певцов и актеров. Полка над столом была заставлена мелкими сувенирами из ракушек и морской гальки. Стол подпирал книжный шкаф с парадным строем собраний сочинений Пушкина, Шолохова, Джека Лондона и Куприна. Не меньше десятка книг были посвящены пчеловодству и вязанию крючком. К противоположной стене, на которой висел бордовый ковер, прижалась узкая тахта. Она была застелена пестрым покрывалом, и на нем восседали потрепанные куклы и плюшевые медведи.

Ничто не расскажет о человеке так точно и подробно, как его комната. Мне стало не по себе, и волна жалости к Тосе, к этому взрослому ребенку, прокатилась по душе. Ирэн, по-моему, тоже едва сдерживала слезы. Наверное, сейчас она вспоминала, как Тося пришла в агентство, и что она говорила, и как себя вела. И наверняка Ирэн думала о том же, о чем думал я: по улицам все люди ходят в масках, в неестественно строгих, серьезных и напыщенных, и только дома, уединившись в своих комнатах, снимают их. А под ними оказываются совершенно детские лица…

– В столе у нее должны быть всякие папки с бумагами, – сказала женщина. – Вы выдвигайте ящики, смотрите, не стесняйтесь. Я-то ее делами особенно не интересовалась. Взрослый человек, своя жизнь…

Я видел, что Ирэн не может собраться духом, чтобы начать обыскивать содержимое стола. Женщина знала, что мы стоим посреди комнаты, разинув рты, словно в музее.

– Сегодня утром приходил один мужчина, тоже из милиции, – сказала она, наверное, для того, чтобы нам было легче прикоснуться к окружающим предметам. – И сразу попросил разрешения осмотреть комнату Тоси. Так он долго здесь копался. И в столе смотрел, и в книжном шкафу… «У всякого преступника, – говорит, – обязательно торчат уши. Надо только вычислить место, откуда они торчат».

Я так вскинул голову, что Ирэн посмотрела на меня с испугом. Про торчащие уши я сегодня уже слышал, когда разговаривал по телефону с убийцей. Что за присказка такая прилипчивая? И убийца ее использует, и у милиционера с языка она сваливается. Остается еще мне пополнить свой словарный запас и упоминать торчащие уши по любому поводу.

– А как выглядел этот человек? – спросил я, начисто забыв, что женщина слепа. Но тотчас поправился: – То есть… извините, я хотел по-другому спросить…

– Ничего-ничего, вы совершенно правильно спросили, – успокоила меня женщина. – Мне показалось, что человек этот сильный, энергичный, хотя и невысокий. Он передвигался быстро, делая частые мелкие шаги, и буквально гонял по комнате ветер. Голос у него звучный, почти что оперный. И еще запах! От него исходил совершенно головокружительный запах одеколона. Дорогого, французского одеколона.

Ирэн, казалось, вовсе не интересовал наш разговор. Она подошла к столу и стала рассматривать фотографии под плексигласом.