Мишень для Слепого - Андрей Воронин Страница 31

Наконец Иосиф Михайлович снял трубку и с недовольной гримасой на лице бросил в микрофон:

– Слушаю, говорите.

– Здравствуй, Иосиф Михайлович! Хотел застать тебя еще с утра, – несколько виновато сказал нервничающий генерал Потапчук.

– А, Федор Филиппович! А я уж гадал, кто это по мою душу?..

– Разговор у меня безотлагательный, – сказал генерал, но уже совершенно другим тоном – официальным, строгим и даже немного холодным.

Домбровский насторожился.

– А что такое?

– Ты никуда не собираешься уехать, Иосиф Михайлович, в ближайшие день-два?

– Нет, Федор Филиппович. А что?

– Между прочим, стоило бы. У тебя есть где-нибудь родственники, не в Москве, а далеко?

– Ты же прекрасно знаешь, дочь живет в Риге, сын – в Санкт-Петербурге.

– Нет, я не это имею в виду. Дальние родственники или друзья, с которыми ты давно не виделся, о которых мало кто знает?

– Не пойму я тебя, Федор Филиппович. Говори напрямую, не тяни. Не нравится мне эта ваша манера ходить вокруг да около.

– Если напрямую, Иосиф Михайлович, то оставаться дома тебе небезопасно.

– Что случилось-то?

– Слава Богу, пока ничего не случилось, – сказал генерал Потапчук. Он поглаживал висок, чувствуя, как под подушечками пальцев пульсирует горячая, набрякшая кровью вена. Домбровский, сбитый с толку, молчал, и генерал продолжил:

– Твоей жизни, Иосиф, угрожает опасность. И коли ты никуда не собираешься уезжать, я к тебе сейчас пришлю двух своих людей.

Пусть побудут в твоей квартире пару-тройку дней, может, недельку, пока все уляжется или пока ты не надумаешь уехать.

– Да что уляжется? Ты можешь объяснить?

– Долго объяснять. Но при случае, при встрече все расскажу. Поверь, я знаю, о чем говорю, и тебе стоит прислушаться.

Домбровский, как человек, умудренный жизнью, понял, что генерал Потапчук беспокоить по пустякам не станет. И если уж завел речь об охране, значит, ему, Домбровскому, действительно что-то угрожает. В это «что-то» Домбровский вкладывал вполне конкретный смысл. Скорее всего, дело в информации, которой он владеет. А информацию такого рода – тут и думать нечего – человек должен унести с собой в могилу. И чем быстрее, тем лучше…

– Ну что ж, присылай охрану, – спокойно сказал в трубку Домбровский, – правда, я не знаю, чем развлечь твоих ребят, и уж точно, кормить я их не стану, хотя чаю налью.

– Вот и хорошо, – генерал Потапчук с облегчением вздохнул: он боялся, что Иосиф Михайлович заупрямится и напрочь откажется от охраны.

А Домбровский согласился с предложением лишь потому, что вспомнил тот вязкий, ледяной ужас, который охватил его при встрече – одним лишь взглядом! – с человеком в вагоне трамвая. Домбровскому очень хотелось рассказать генералу об этом, но он постеснялся.

– Мы решили? – уже более бодро, чем в начале разговора, спросил генерал Потапчук.

– Решили. Присылай. Квартира у меня большая, много книг, так что ребятам будет чем заняться. А если захотят, пусть телевизор смотрят.

У генерала имелись свободные люди, и он решил задействовать их. Не прошло и пяти минут, как два офицера ФСБ, оба в штатском, уже стояли в кабинете Потапчука, и тот объяснял им задачу, па первый взгляд, абсолютно простую.

– Вы должны быть с ним везде. Он пойдет в магазин – и один из вас с ним. А второй должен оставаться в квартире. Фиксируйте все звонки, всех гостей. Но, естественно, старайтесь не попадаться никому на глаза.

Домбровский человек опытный, давно сотрудничал с нами, так что он ситуацию понимает. А самое главное, ребята, постарайтесь ему не надоедать. Он в годах, нервный, поэтому будьте почтительны и не лезьте куда не просят. В общем, ребята, отправляйтесь, моя машина вас доставит.

– Ясно, Федор Филиппович! – почти хором сказали офицеры.

– Смену я вам пришлю При первой же возможности.

* * *

Домбровскому не очень-то улыбалась перспектива, что у него в квартире появятся чужие люди. Но что поделаешь, он осознавал, что его прошлое – это слишком тяжелая ноша и избавиться от нее он не сможет никогда. Остается одно – нести эту ношу.

Иосиф Михайлович был немного расстроен. Он зашел на кухню, взял из холодильника бутылку водки, налил себе стопку, выпил одним махом, понимая, что в присутствии посторонних делать это будет неудобно Взял традиционный кусочек черного хлеба, макнул в солонку, сжевал и, на ходу засучивая рукава белой сорочки, отправился в кабинет, где собирался продолжить работу, неизвестно кому и для чего нужную. Скорее всего, то, что задумал сделать Иосиф Михайлович, было нужно только ему и лишь для того, чтобы убедиться – его рука так же крепка, а глаз так же верен, как и много лет назад.

Минут пятнадцать, а может быть, двадцать, Иосиф Михайлович медленно переводил лупу с одного фрагмента офорта на другой. Все его лицо выражало восторг и восхищение тем, что он видел под увеличительным стеклом. В дверь коротко позвонили. Потом, так же коротко, – еще раз. По звонкам нетрудно было догадаться: звонивший уверен, что в квартире есть хозяин и он обязательно пойдет открывать дверь.

«Быстро они, однако! Ну и Федор Филиппович, оперативно работает!»

С лупой в руке Домбровский подошел к двери и даже не стал смотреть в глазок. Снял цепочку, повернул ключ и распахнул дверь На пороге стояли двое в почти одинаковых темных плащах. На голове одного красовался синий берет, а на голове другого – серая кепка.

– Вы Иосиф Михайлович Домбровский?

– Да, я.

– А мы из Федеральной службы безопасности, – ничего не выражающим тихим голосом сказал тот, что был в берете, и достал удостоверение. Иосиф Михайлович, не проявив к документу никакого интереса, сделал шаг в сторону и жестом предложил гостям войти в квартиру.

Те вошли и огляделись. Высокий в кепке спросил, глядя прямо в лицо Домбровскому:

– Вы один в квартире?

– Нас трое, – пошутил Иосиф Михайлович.

– Ну да, нас трое, – согласился тот, что был в берете, и запустил руку во внутренний карман плаща, как бы намереваясь спрятать туда удостоверение.

– Обувь можете не снимать.

– Спасибо.

Ив это же мгновение гравер почти перед самым лицом увидел яркую, слепящую вспышку. Пуля из «стечкина», на конце которого был глушитель, вошла в переносицу. Домбровского отбросило к стене. По аляповатым обоям, которые он и Софья Андреевна намеревались переклеить, потекла кровь. Домбровский стал медленно оседать, прижимая к груди лупу в золотистой оправе. Пуговица на белоснежной рубахе, увеличенная линзой, казалась нереально огромной, четыре дырочки на ней выглядели, словно проткнутые гвоздем.