Свобода даром не нужна - Андрей Дышев Страница 30

У пластикового контейнера с надписью «Пищевые отходы» толпились птицы, собаки и люди, шел активный разбор конечного продукта из кафе «Ивушка». Две попытки пробиться к контейнеру не увенчались успехом – Кабанова оттесняли более наглые и нахрапистые завсегдатаи этого места. Тогда Кабанов пошел на хитрость, подобрал валяющееся неподалеку смятое ведро, с ходу врезался в толпу и властно крикнул:

– Ну-ка, расступись! Дайте добро выкинуть!

Первыми отреагировали вороны и дружно взлетели в небо, а уж потом от кормушки оторвались люди. Кабанов кинул ведро в бак, будто для этого сюда и пришел, и закрепился на захваченной позиции.

Здесь было много недоеденной пиццы с грибами и ветчиной, а также плотные комочки вареного теста от хинкалей и похожие на лисьи ушки уголки от чебуреков. Кабанов набрал трофеев, выложил их кругом на пластиковую тарелочку да еще приправил кисло-сладким соусом, который вытряхнул из полупустой бутылочки.

Свежеобритый наголо мужик предложил Кабанову полстакана портвейна «Теплая ночь». Они сели на техническом крыльце подстанции, где вдумчиво и спокойно поужинали.

– Тысячу лет пиццу не ел, – признался Кабанов, тщательно обмакивая в соусе серповидный краешек от пиццы.

– А чего так? – без любопытства спросил лысый, низко согнувшись над газетой с едой. – На зоне был?

– Хуже. В подвале сидел.

Лысый с пониманием вздохнул и разлил остатки портвейна по пластиковым стаканчикам. Этот товарищ оказался человеком опытным, с большим стажем бомжевания и без колебаний повел Кабанова на ночлег в социальный приют.

– В городе их три, – по дороге пояснял он. – Но в четные дни лучше ходить в приют от Литейного районного собеса. Там дежурит хорошая бригада: и кормежка лучше, и кое-чего из вещичек перепадет, а иногда даже сто грамм водочки обломиться может.

– А постричься там можно? – спросил Кабанов.

– И постричься, и помыться, – заверил лысый и погладил себя по голове. – Правда, прически там делают только такие.

С того момента, как Кабанов выбрался на свободу, он успел испытать несколько поистине счастливых моментов. Ночлег в приюте был в их числе. Несмотря на то что это было полуподвальное помещение, с голыми стенами, выкрашенными в трупно-зеленый цвет, приют показался Кабанову пятизвездочным отелем. Там было тепло, это раз. Там было чисто, пахло хлорочкой, это два. Там было уютно и светло, это три. И – не соврал лысый! – там был замечательный персонал. Сначала Кабанова отвели в небольшой предбанник, сплошь обшитый белоснежной кафельной плиткой, где ему велели раздеться донага. Кабанов уже забыл, когда в последний раз снимал с себя одежду, и испытал некоторый стыд, но пожилая женщина в белом халате, резиновых перчатках и с респиратором на лице предусмотрительно отвернулась.

– Вещи сложи в пакет, – сказала она, не оборачиваясь.

Кабанов торопливо разделся, затолкал всю одежду в черный полиэтиленовый мешок и вдруг обратил внимание на свое тело. Оно оказалось удивительно худым и белым. Белым, как снег! Вот только руки и ноги были черно-коричневыми и напоминали протезы, сделанные из глины.

Из предбанника Кабанов перешел в душевую. У него дрожали руки от волнения и на глаза наворачивались слезы счастья. Он взял кусок хозяйственного мыла, встал под лейкой и пустил на голову горячую струю. Он перевел на себя весь кусок мыла, сходил еще за одним и тот тоже измылил весь. Потом сел под струей на пол, прямо на сточное отверстие, где мутная мыльная вода закручивалась в спираль, и сидел так до тех пор, пока не отключили воду.

Из душевой он прошел в следующее помещение, в котором стоял острый запах стирального порошка. На большом столе, сколоченном из досок, лежала груда одежды. Кабанов порылся и вскоре нашел вполне приличные джинсы с небольшими дырками на коленях и заштопанную в нескольких местах синюю кофту.

Одетый, распаренный, разомлевший, он пошел далее, изучая и восхищаясь этим разумно организованным миром добра, чистоты и тепла. В следующей комнате его посадили на табуретку, повязали на шее простыню и электрической машинкой очистили голову от мерзкой, спутавшейся растительности. От всех этих процедур в теле появилась такая вертолетная тяга вверх, что Кабанов на всякий случай прижался к стене.

– Тебе плохо? – спросила его санитарка.

– Мне хорошо, – ответил Кабанов.

Далее он прошел в столовую, где на фарфоровых тарелках с игривой надписью «Общепит» подали овсяную кашу с подливкой, хлеб и сладкий чай. Кабанов быстро управился со своей порцией, а потом вызвался в посудомойщики и целый час вместе с тарелками отмывал и согревал свои руки под струей горячей воды. Из столовой в составе безмолвной, шаркающей ногами толпы остриженных и накормленных людей он прошел в очередное помещение (Кабанов со счета сбился, из скольких комнат состоял этот длинный и благодатный конвейер). Это была спальня со стройными двухъярусными рядами манящих коек. Между ними вклинились тумбочки, на которых лежали потрепанные книжки и шахматные доски.

«Как здорово все у них устроено! – думал Кабанов. – Не пройдя санитарную обработку, не попадешь в спальное помещение. Здесь – вершина, апофеоз пути от грязи к чистоте!»

Он сыграл в шашки с мужиком, который привел его сюда, затем почитал старые газеты, из которых узнал много нового – и про Ирак, и про выборы на Украине, и про американского президента, удивлялся, качал головой, цокал языком. За полчаса до отбоя Кабанов добровольно напросился в уборщики и с удовольствием вымыл в спальне пол теплой водой.

«Вот совершенная организация! – с восторгом думал он, ползая под койками с тряпкой в руках. – Почему бы и в нашем подземелье не сделать так же? Прежде чем идти в спальню, будь добр – помойся. А в спальне поставить столы с шашками и подшивками газет. И назначать дежурных, которые будут следить за порядком и чистотой. А под столовую отрыть отдельное помещение с варочным отделением, посудомоечной и раздаточным окном…»

Его так увлекли мысли об усовершенствовании подземелья, что он и не заметил, как перемыл всю спальню. Наблюдавший за ним санитар одобрительно похлопал его по плечу и с неким затаенным смыслом сказал:

– Приходи в мою смену. Не обижу…

И подмигнул. А фантазия понесла Кабанова в далекий и несовершенный подземный мир. Лежа на необыкновенно мягкой койке и глядя в темный потолок, он мечтал, как проведет в подземелье свет, установит обогреватели, вентиляторы, лифты, которые будут поднимать и опускать груз на различные ярусы; и там появятся кинотеатры, спортивные залы, бассейны с солярием, библиотеки и даже театр. Кабанову вдруг нестерпимо захотелось самому написать пьесу о борьбе за должность Командора и поставить спектакль, в котором примут участие обитатели подземелья… И только когда рядом кто-то зашелся в туберкулезном кашле, Кабанов вырвался из плена сладостных грез и пристыдил себя: «С ума сошел? О чем я мечтаю? Да пропади он пропадом, этот подвал! Дивизия Дзержинского его с землей сровняет и поставит камень с надписью: «Здесь мучились в неволе рабы XXI века!»