Война на истощение - Владимир Дудченко Страница 3

В комнату общаги, где собрались арабисты, заглянул Николай Пестышев, выпускник персидского отделения, уже бывший старшина курса. Высокий, сухощавый с жесткими чертами лица, отслуживший срочную до института, и нещадно гонявший салаг-однокурсников в первые казарменные годы, Пестышев, несмотря на свой армейский авторитет и справедливость в служебных требованиях, даже теперь вызывал о себе сложные чувства. Его всегда уважали и… побаивались… Полещук мгновенно сунул бутылку с водкой под стол.

— Саша, да перестань ты дергаться! — обиженно произнес Пестышев, зайдя в комнату и углядев маневр Полещука. — Я уже не старшина, а такой же лейтенант, как и ты…

— Извини, Николай, привычка. До сих пор не могу забыть твой командный старшинский голос: «Курс, подъем! Выходи строиться на утреннюю зарядку! Форма одежды — с голым торсом! Слава Богу, не заставлял нас, как некоторые рыть ночью яму, а потом зарывать…» Тебе налить?

— Еще спрашиваешь… Конечно, налей! — На обычно строгом лице Пестышева появилась улыбка. — Или бывшему старшине курса уже не положено?

Выпили. Пестышев подошел к раскрытому окну и выглянул на Танковый проезд.

— Сажин, это отсюда ты пустую бутылку швырнул? — Он повернулся к лейтенанту Виктору Сажину, в задумчивости сидевшему на койке. — Если б не провода, ни какому-нибудь полковнику, а целому начальнику парткомиссии было бы худо. Чуть на голову не упала…

— Ага, только виновного не нашли, — отозвался Витя. На его круглом лице засияла довольная улыбка. Слегка оттопыренные большие уши покраснели. — А не пойман — не вор.

Офицеры выпили еще по чуть-чуть, заводиться было нельзя — вечером лейтенантов ждал ресторан «Прага», где заблаговременно заказали зал. А надо было еще пообщаться с родителями, а затем успеть переодеться. Времени на все про все — в обрез.

…В «Праге» гуляли «по-гражданке». Как ни хотелось молодым офицерам пощеголять в парадной форме, решили не «светиться». Мало ли что. Вдруг кто-то переберет с алкоголем? И накроется заграница «медным тазом», да еще с последующим откомандированием в какую-нибудь «тьмутаракань» вроде туркменских Маров или Янгаджи. Эти учебные центры ПВО с дикой жарой, скорпионами и фалангами, мерзким мутным портвейном с сантиметровым осадком на дне бутылки, горьким отваром из верблюжьей колючки (от жажды) и многими другими «прелестями» многие из нынешних выпускников уже проходили, бывая там в командировках, больше желания не было. Загреметь в ТуркВО легче легкого, а вот выбраться оттуда — ох, как тяжело. Улица Полторацкого в Марах, например, навевала определенные воспоминания, разные, но отнюдь не всегда веселые. Кто был — тот не забудет и неприветливые взгляды аксакалов-туркмен в черных лохматых папахах (некоторые старики еще помнили скорых на расправу конников Буденного во время Туркестанского рейда 1-й конной армии весной 1926 года — попробуй, покажи им руками на своем лице усы легендарного командарма!), и арыки, в которые сваливались набравшиеся до предела потомки бойцов Красной Армии, и грязные, если можно так сказать, квартиры, с не менее грязными местными девицами, между прочим, русскими. И море отвратительной водки и вина «типа портвейн».

…Колонный зал «Праги» подавлял своим великолепием: зеленые мраморные колонны, лепнина с позолотой, огромные хрустальные люстры, белоснежные накрахмаленные скатерти, серебро приборов… Туда-сюда с подносами носились вышколенные официанты в бабочках. Праздничный стол, по меркам «Праги», был, конечно, небогатым: заказали — на сколько хватило первых лейтенантских денег. Все равно красота.

После нескольких рюмок, слегка захмелевшие лейтенанты ударились в воспоминания.

— А помнишь, как мы с тобой в самоволку махнули? — подсел к Полещуку его институтский приятель Игорь Базилевский. — Сначала на «ликерку», а потом в клуб «Серпа и Молота» в кино…

— Еще бы не помнить, Игорек. Я же тогда застрял на заборе, проколол железным штырем хромовый сапог, зацепился полой шинели. Потом водку из чайника пили в женской общаге «ликерки», с девчонками разругались…

— Ага, хотели нас захомутать, — улыбнулся Игорь. — Эти… — Он захохотал. — Размечтались, дурехи! Как же, сейчас в койку и под венец! Вроде, куда нам деваться после их водяры из чайника? У нас же программа была…

— Да Бог с ними, Игорек! А фильм был классный — «Дамы и господа», до сих пор помню… День рождения мой отметили…

Полещук и Базилевский чокнулись хрустальными рюмками и выпили. Полещук поглядел на своего товарища, и в который раз про себя удивился: «Почему при поступлении в институт светловолосому и голубоглазому Игорю дали арабский язык? Ведь у Базилевского чисто славянская физиономия. Ну, или скандинавская, на худой конец, если не принимать во внимание его обычный средний, а не двухметровый, рост. Впрочем, он не один такой на курсе. Вон, например, Серега Лякин — тоже ярко выраженный русак…»

— Базя, кстати, о самоволках. Поделись, как ты из Алжира в Париж слетал. Говорят, пиджачок вот этот клубный там прикупил. — Полещук прикоснулся рукой к вышитому на пиджаке Базилевского знаку неведомого французского клуба.

— Да, ерунда все это, Саня. Врут. Не было ничего подобного. — И Базилевский повернул голову в сторону начальника курса. Но тот сидел далеко в окружении выпускников, наперебой что-то ему говоривших, и слышать разговор не мог.

— Колись, колись, Базя. Дела-то прошлые. Как говорят арабы: «Ма фата — мата» [3]— Полещук потянулся за сигаретами.

— Ну, тебя на фиг. Я лично не летал. Умудрился слетать один из наших, старшекурсник, и пошли разговоры… Трепачи хреновы! Забудь, Саня.

Слова «помнишь, помнишь» слышались на разных концах длинного стола. Вспоминали совсем недавние, мартовские события на острове Даманском, когда из-за вооруженной стычки наших погранцов с китайцами всех посадили на казарму в ожидании объявления боевой готовности. Все понимали, что вот-вот может разразиться война. Обошлось. Но никто не сомневался, что в этом году количество будущих китаистов в институте резко увеличится. Так в ВИИЯ было всегда: военно-политический спрос определял предложение по числу военных переводчиков конкретного иностранного языка.

А иногда Минобороны работало даже на опережение. В прошлом, 1968 году, в Красных казармах неожиданно появились большие группы солдат и сержантов срочной службы, как выяснилось, уроженцев Закарпатья, худо-бедно понимавших чешский и словацкий языки. После двухмесячной учебы на курсах они исчезли. А в августе, когда сообщили о вводе войск Варшавского Договора в Чехословакию, все стало на свои места. Ведь не напасешься же профессиональными переводчиками на такую армаду и в жесткие сроки!

…Много чего вспоминали вчерашние слушатели, а ныне — лейтенанты, дипломированные военные переводчики.

Кто-то из ребят предложил выпить за всех наших преподавателей. Лейтенанты потянулись с рюмками к присутствовавшим за столом двум преподавателям арабского языка: капитану Борису Темкину и полковнику Владимиру Ивановичу Шваневу. Выпили стоя. И перешли на арабский язык, демонстрируя преподавателям свободное им владение. Темкин отреагировал длинной фразой на египетском диалекте, а сдержанный Шванев лишь, понимающе, ухмыльнулся и пыхнул табачным дымом. Конечно же, лейтенанты знали, что до свободного владения трудным восточным языком им пока еще далеко, но болтали на нем бегло. Школа ВИИЯ — одна из лучших в Союзе, а может, и в мире.