Шаровая молния - Иван Черных Страница 3

Геннадий оказался за одним столом с Соболевым, с ними – Захаров с Мусей. Пассия Василия продолжала торжествовать, одаряя сослуживцев мужа улыбкой. На Геннадия она поглядывала робко, виновато, будто командира Василия обошли орденом и медалью из-за него или из-за нее. Геннадий знал, что его не представили к награде, хотя заместитель по воспитательной работе майор Фирсов серьезно отстаивал его кандидатуру. Но Синицын был непреклонен:

– Кто ему давал команду бить по жилому дому? На весь мир ославил эскадрилью!

– Вы же сами знаете, что это бандитский дом. Именно из него подбили самолет Соболева и ранили летчика.

– А снимки в газетах говорят другое.

– Вы верите им?

– Спроси у начальства, – огрызнулся Синицын. – И кончай мозги мне пудрить. Не обеднеет твой Голубков. Прошлый раз орден Мужества отхватил…

Комэск, в какой-то мере, был прав. Да, в прошлую командировку Геннадия за уничтожение двух транспортов с оружием боевиков наградили. Но то было другое боевое задание. А бандитское гнездо – это не менее важный и опасный боевой объект. И дело вовсе не в ордене или медали. Вон с каким вожделением смотрят женщины на награжденных. А от него даже Муся отворачивается.

Между тем Василий обязанности тамады за столом взял в свои руки: откупорил бутылку с вином и налил Мусе полную рюмку, затем распечатал «Смирновскую», наполнил мужские «стопарики» – и где только Синицын добыл такую крохотную посуду, – чтобы генерал не подумал о пристрастии летчиков к этому зелью; а едва Дмитрюков произнес тост «за возвращение, за боевые дела», дополнил: «И за нас. За удачу, за победу и за безаварийность!»

Пиршество длилось около часа, но и за это время, кто любил спиртное, успел крепко поднабраться. В соседнем зале заиграла музыка, и любители потанцевать устремились туда. За столами остались те, кто еще не созрел до нужной кондиции.

Соболев повертел головой и позвал Геннадия:

– Идем, там есть с кем потереться, видишь? – кивнул на соседний стол, за которым летчики Торгачев и Сиволап о чем-то пьяно дискутировали.

– Не люблю тереться о чужие задницы. Давай лучше в какой-нибудь ресторан завалимся.

– Точно. И я об этом подумал. В «Земледелец», там же моя Рената работает.

Николай вылил остатки водки в рюмки.

– По отходной.

Выпили и, не привлекая к себе внимания, удалились.

В «Земледельце» гулянье было в самом разгаре, хотя посетителей в этот вечер было не густо: молодых парней и девушек около десятка – отмечали чей-то день рождения, – четверка усатых кавказцев, пожилой мужчина с молодой, ярко крашенной брюнеткой, не иначе путаной, да два морячка, неизвестно каким штормом заброшенных на Бутурлиновскую землю. Капитаны второго и третьего ранга. Около них и суетилась пассия Николая Рената, мило улыбаясь симпатичному кавторангу.

Николай понаблюдал за своей возлюбленной и нахмурился. К их столу подошла другая официантка, спросила с улыбкой:

– Что будем заказывать, мальчики?

– Позови Ренату, – коротко и не особенно учтиво бросил Николай.

– Хорошо. – Официантка крутанула округлой попой и удалилась.

Рената не очень-то спешила на призыв прежнего любовника. Подошла с блокнотом в руках, готовая принять заказ. Поздоровалась.

Геннадий ответил, а Николай промолчал, набычил шею.

– Тебя кто-то обидел, Колюнчик? – мило пропела Рената. – Скажи кто, я ему…

Николай тяжело поднял голову, смерил злым взглядом свою пассию с ног до головы и, сверкнув глазами, выдал:

– Ты чего вешаешься каждому на шею, как последняя шлюха?

– Ты что, Коленька?

– Я видел, как ты улыбалась вон тому морячку.

– Ну, Коленька, – рассмеялась Рената. – Не думала, что ты такой ревнивый. Эта улыбка морячку стоила двести рэ.

– А с меня сколько возьмешь? – не унимался Николай.

– Ну что ты, дурачок. Тебя я сегодня, как и в прошлые разы, обслужу бесплатно. Что тебе и твоему другу принести?

– Бутылку водки и хвост селедки. Мы уже поужинали. С тобой пришел повидаться. Дуся сегодня работает?

– Да.

– Хочешь? – повернулся Николай к Геннадию.

Тот отрицательно помотал головой.

– Я очень устал и хочу быстрее добраться до кровати. – Слова Ренаты «эта улыбка морячку стоила двести рэ» воспринялась им как сказанная ему лично непристойность. – И пить больше не хочется, извини. – Встал и направился к выходу.