Черная сделка - Сергей Зверев Страница 3

– Обратите внимание, – Вероника изобразила на лице отработанную, но все равно обаятельную улыбку. Именно с таким видом она встречала зашедших в магазинчик покупателей. – Очень редкие экземпляры. Посмотрите. Застывшие в смоле мушки...

Симпатичная, миловидная, кареглазая, с белокурыми волосами – конечно, не натуральными, но ухоженными, – Вероника Скорняшко работала у своего отца в антикварном магазинчике. Ей было чуть больше двадцати, и работу продавца она рассматривала как временную.

Магазинчик назывался «Вещи истории» и находился недалеко от центра Калининграда, поэтому туристы, особенно ностальгирующие по былому Кенигсбергу немцы, в магазинчик время от времени заглядывали. А смотреть и покупать там было что: поддельные палехские шкатулки, железные кресты, портрет Фридриха Великого в раме в стиле рококо, вымпелы «Победителю социалистического соревнования», красные флаги с изображением Ленина, октябрятские, пионерские, комсомольские и армейские значки, солдатские поделки времен Великой Отечественной войны – бензиновые зажигалки, кулоны, даже обручальные кольца из отстреленных гильз разного калибра.

Отдельно, возле стены с подсветкой находилась витрина с янтарем. Она всегда вызывала особый интерес посетителей, в первую очередь – иностранцев. Их привлекала и красота «морского камня», и его относительная дешевизна. Уже в Польше, совсем недалеко от границы, цена янтаря существенно повышалась.

На этот раз покупатели были из России, смоленские туристы. Молодые парни окинули взглядом предметы советской эпохи, а потом попросили показать командирский бинокль.

– Будете брать? – сияя очаровательным взглядом, спросила Вероника.

– Будем.

Торговаться не стали.

– Надо же в море посмотреть... Корабли на горизонте дымят, – объяснил один из покупателей.

Его слова перекрыл звук бормашины, доносившийся из служебного помещения.

– Спасибо, – сказала Вероника чуть громче обычного.

Она пересчитала банкноты, улыбнулась второй отработанной улыбкой, мол, всего хорошего, приезжайте еще в наш город и заходите в наш магазин.

Когда молодые люди вышли, улыбка с ее губ моментально исчезла.

– Папа, закрывай плотнее двери! – крикнула она.

За прилавком находилась сводчатая ниша и узкий спуск – каменные ступеньки вели вниз, в цокольное помещение. Там располагался склад, совмещенный с реставрационной мастерской, в которой орудовал пожилой лысый мужчина. Бормашинкой, похожей на зубоврачебную, тоже эпохи СССР – веревочки крутят колесики, а потом и сверло, он буравил в куске янтаря лунку. На лбу у него, на сдвижном обруче, торчал окуляр часовщика. Рабочий стол был основательно забрызган застывшими каплями эпоксидной смолы и ценного янтаря. Посреди стола стояла пузатая трехлитровая банка. В ней ползали, а некоторые остервенело летали по кругу или бились головой о прозрачные стенки черные мухи. Даже сквозь полиэтиленовую крышку было слышно их яростное жужжание. Тут же, на столе, были склянка с комарами и склянка с пауками. Николай Прокопьевич Скорняшко – так звали отца Вероники – в зависимости от творческой задумки, брал пинцетом то муху, то комара, то паука, аккуратно засовывал насекомое в лунку, заливал расплавленным янтарем или подкрашенной под янтарь эпоксидной смолой. Он не считал себя ни «подельщиком» ни «поддельщиком» – он восстанавливал или, точнее, моделировал историю – тот момент, когда насекомое попадалось в жидкую смолу. А таких моментов на протяжении всей истории Земли было невероятное множество.

Николай Прокопьевич создавал свои «застывшие моменты истории» художественно и с удовольствием. Любовно отполировывал поврежденный им янтарь. А иногда его тянуло поработать с металлом. Тогда он доставал гильзы времен Великой Отечественной войны и мастерил то, что вполне могли, как ему казалось, сделать солдаты в окопах.

Тем временем магазин закрылся на обеденный перерыв. Вернее, у него обеденного перерыва не было вообще. Это же не солидно для преуспевающего, можно сказать престижного магазина с броским названием – «Вещи истории» – иметь перерыв на обед. Просто Вероника вешала на двери табличку – «Перерыв. Пятнадцать минут». Никто ведь не знал, когда начались и когда закончатся эти пятнадцать минут.

Вероника спустилась в подсобку и включила новенький электрочайник.

Николай Прокопьевич куском замши прилежно натирал поддельный коллекционный янтарь:

– Сходила бы, дочка, пауков наловила! В кладовке, в углу, я заметил паутину.

– Ты же знаешь, папа, я с детства боюсь пауков, – парировала девушка.

– У нас пауки безобидные. Это не каракурты... Интересно, – задумался Николай Прокопьевич, – а если бы в куске янтаря был смертельно ядовитый паук... Сколько бы такой кусок потянул?

– Люди любят нервы пощекотать... Дорого. Но сразу же выплыла бы подделка, – остудила пыл отца Вероника.

– Над этим надо хорошенько подумать, – почесал лысину Николай Прокопьевич.

– Сколько раз мы с тобой говорили. Я против обмана. Ты тут ковыряешься, а мне это все покупателям втюхивать, да еще и улыбаться при этом. Я устала сидеть в пыли, среди хлама и нацистских железок с черепами. Мне противно! – Вероника нервно повела плечами. – Я не для этого столько лет учила немецкий!

Во дворе послышалось тихое урчание автомобильного двигателя. К черному входу магазинчика подъехал ничем не примечательный микроавтобус цвета мокрого асфальта. Через минуту дверь подсобки открылась.

– Скоро от этой пылищи я заработаю аллергию, потом астму – задохнусь и умру... От пауков получу кондражку и нервный тик. Кто меня такую замуж возьмет? – продолжала жаловаться на жизнь Вероника.

– Пыль ей не нравится... Пауков боится. Продавать брезгует. Что-то ты, племянница, совсем обнаглела... – с этими словами в подсобку вошел широкоплечий мужик лет тридцати пяти – толстая шея, маленькая голова. Видно было, что он качается или работает физически – много и упорно.

– Здорово, брат, – Николай Прокопьевич обтер о кожаный фартук руку от янтарной пыли и протянул мужику.

Тот, словно клешней, на секунду сильно сжал ее. Николай Прокопьевич обратил внимание на брызги крови на куртке брата, но предпочел ничего не говорить.

– Вероника, иди работай, нечего тут околачиваться – сердито сказал брат Николая Прокопьевча.