Бастион. Война уже началась - Сергей Зверев Страница 29

– Направо, – последовала команда.

– Босиком? – машинально удивилась я.

– Направо, – реприза…

В сущности, по асфальту можно и босым, и голым. Я побрела по дорожке, облицованной разбитым бордюром. Кроме нас в проходе никого не было, толпа успела убраться. Над носом загудел комар. Я безотчетно махнула рукой, сбрасывая оцепенение. Жужжание пропало. Охранник смолчал – очевидно, я имела право на малую степень свободы. Сибирского антуража здесь не ощущалось. Все таежные красоты родного края остались за кадром. А в кадре мы шли вдоль помпезных пилястр казармы, тянущихся с первого по третий этаж. За углом повернули направо, и проход преобразился практически в тоннель – трехметровые стены и лента неба над головой. Метров через сорок тоннель повернул налево. В вышине закачались сосны. Асфальт под ногами преобразился в бетонную дорожку, которая закончилась метров через пятьдесят – бревенчатым пропускным пунктом и двумя парнями в сером. Свежеокрашенная «вертушка» (такое впечатление, будто красили из брандспойта) наводила на ассоциации с проходной замызганного заводика, у которого нет средств приобрести лицо.

– Куда? – поинтересовался один из парней, обозрев меня весьма равнодушно. Я стояла камнем.

– В чистилище, – охранник зашуршал бумагами. – Приказ Каймана.

Последовала пауза, соответствующая длительности изучения бумаг. В это время второй караульный медленно обошел вокруг меня, с каким-то проснувшимся интересом глянул мне в глаза и вдруг заявил дребезжащим тенором:

– Добро пожаловать, сестрица, в юдоль печали и греха…

Бетонная дорожка петляла по лесу. Нужно ли описывать, в каком состоянии я по ней передвигалась? По-моему, это неописуемо. Зато теперь я твердо знаю, почему заключенным этой каталажки не выдают обувь. Умно, между прочим. По дорожке вы можете пройти, не испытывая досадных неудобств. А вот в сторону – и шага не ступите. Колючки, шишки, коряги, «наждак» из пожелтевших иголок – все останется на ваших пятках. Не убежите. Пешком славируете – если с умом; а бегом – никогда.

Хотя и бежать особо некуда. Этот лес не тот, который тянется на тысячи миль. Это небольшой его клочок, обнесенный мелкоячеистой сетью в два человеческих роста. Я засекла ее, когда мы выходили из пропускного пункта. Она тянулась в обе стороны, теряясь за густыми елями, – серенькая, незаметная. Перекусывать ее надо неделю, а карабкаться и того больше – пальчики не пролезут. Так вот. Тоскливо…

Голова гудела. Я даже не запоминала, где мы идем. Пару раз от бетонки убегали ответвления, мы забирали вправо, двигаясь по какой-то замысловатой дуге. Вертухай односложно толковал дорогу, я безропотно подчинялась. Дважды мимо нас шли люди. Охранник сопровождал молоденькую девчушку – она блаженно щурилась. Мы прошли бок о бок – она и не покосилась. Потом проследовала женщина, безо всякой охраны – лет сорока, в пиджачке, брючках. В руке – папочка. Я оторопела, встала столбом. Протянула к ней руки.

– Женщина, гражданочка…

Она даже не обернулась на мою мольбу. Спешила…

– Вперед, – беззлобно буркнул вертухай.

Наиполнейший дурдом… Объект, к которому мы вышли, с трех сторон напоминал заурядный холм, обросший лесом, с четвертой – запертый на массивные ворота капитальный гараж. В нижней части ворот выделялась калитка, которая охотно отворилась при нашем появлении.

– Входите, – обронил охранник.

Иного выхода (и входа) у меня не было. Я нагнулась и втиснулась внутрь, благо помещение было освещено и не пришлось клюнуть носом. Но то, куда я угодила, оказалось лишь маленьким предбанником. Баня была дальше. До следующих ворот тянулся отрезок пространства – порядка метра, и в них имелась аналогичная калитка, которая также отворилась. Из проема смотрела абсолютно черная египетская тьма.

– Проходите, – сказал мужской голос из тьмы. – А вы, восьмой, пока свободны. Вас вызовут.

Я зачарованно ступила внутрь. Кто-то взял меня под руку и решительно повел вниз – на дно ада, где тьма была не только кромешной, но и с запахом…

Пахло химией… Это был полнейший сюр. Ноги не шли – волочились по ступеням. Первым электрифицированным помещением, куда мы выбрались из мрака, был продолговатый коридор, скупо освещенный красным светом. Проводник отставал на полкорпуса, придерживая меня под левый локоток, а я боялась обернуться, чтобы посмотреть ему в лицо. Справедливо полагала – разревусь, как кисейная барышня… Коридор перетек в сквозное помещение. Оно тоже освещалось, но совсем тускло. Такой свет, или очень на него похожий, если не путаю, применяется в фотолабораториях.

– Минутку, – протяжно произнесли в правое ухо.

Я отшатнулась. Это был не проводник. Проводник шел слева. Тогда кто? Почему незнакомец похож на облако, окутывающее меня плотной, не позволяющей дышать, массой?

Влажное вещество коснулось шеи. Я напряглась. Закрыла зачем-то глаза. Бежать? Спасаться? Куда!! Я ничтожество, разучившееся бегать. Куда я побегу?

«Проводник» сжал мой локоть.

– Что это? – простонала я.

– Это елей, моя хорошая… – слащаво прошептало облако, растирая мне шею чем-то мягким. – Сладкий божественный елей… Помазание, понимаешь? Ты уж извини, что не на лоб, но на лоб нельзя, там кость…

– Зачем елей? – всхлипнула я.

– Да ниспошлет на тебя благодать боже, – сказало облако, и опять, как в памятное намедни, в мою шею вонзилось шило.

Я застыла. Крик, рвущийся наружу, оборвался. Боль, по счастью, оказалась не так страшна, как обстановка. Игла быстро вышла из тела, оставив в подкожной ткани слабую судорогу.

– Все шуточки шутим, – неодобрительно заметили слева.

– Проезжайте, – сказали справа.

Меня подтолкнули… «Благодать», обещанная облаком (в штанах?), имела предельно хреновую природу. Красный фон зашатался. Далее все шло крещендо. Я влетела в невесомость…

Носились молнии, абсолютно черные «перегоны» сменялись ослепительными, а в наступающей за ними темени создавалось впечатление, будто глаза мои, не выдерживая напряжения, лопаются с треском, и я кричу, но крик мой уносится каруселью… В завершение ударила тяжесть. Пол под ногами качнулся. Проводник ослабил хватку. Окружающий мир обернулся бешеной центрифугой, и я стала падать, вращаясь по спирали. Я падала мучительно долго, утомительно долго, и все ждала, когда же придет оно – дно, но оно не приходило, а я все летела и не могла выбраться из крутого пике…

Очнулась я в маленькой комнате, где стоял стол, два стула, а стены окрашивала неброская пастель. Горел приглушенный свет. Человек, сидящий за столом и пишущий шариковой ручкой, был мне знаком (он всегда что-то пишет). Рубашонка, правда, другая. Но галстук-огрызок тот же. И глаза – сухие-пресухие, как валежник.

Я сидела на стуле. Руки покоились на коленях, ноги были сжаты, голова чуть откинута. Я попробовала изменить позу, но потерпела неудачу. Допустимой оставалась только такая. Все прочие организм отвергал.