Остров пропавших душ - Ник Пиццолатто Страница 27

Рыжий достал пачку ментоловых сигарет и предложил мне. Я отказался. Он закурил и спросил:

– Где срок мотал, брат?

– Что?

– Да ладно, не дергайся. Я всегда узнаю своего брата-заключенного. По тому, как ты ешь сосиски. – Он хмыкнул. – Понял?

– Нигде, – ответил я и достал сигарету.

– Ну что ж, как хочешь. – Трэй дал мне прикурить. Свои ногти он сгрыз под корень, а его руки были закрыты длинными рукавами. Я готов был поспорить, что под ними есть следы от уколов. – Я вот тянул в Роване, штат Оклахома. Искренне советую тебе: держись поближе к югу.

– Тебе сколько лет?

– Двадцать шесть исполнилось в марте.

– И что же ты делал в Роване?

– Да так. – Он расправил плечи и затянулся. – Мутили кое-что с одним чуваком. Моим партнером. И все было классно, пока он не ввязался в драку в том баре. Они арестовали его и решили обыскать машину. А я даже не знал, с чего все началось. Спал на заднем сиденье.

– Ага.

– Еще три готовы, – объявил Лэнс.

Я сказал девочкам, чтобы они не ждали меня и поели. Старушки подвели Тиффани к столу и помогли ей взять бургер. Трэй продолжал стоять рядом со мной. Я задумался, чего этому юнцу могло быть от меня надо.

– Я здесь знаю кой-кого, – сказал рыжий. – Пару-тройку ребят.

Я ничего не сказал и допил пиво.

– Знаешь, кого ты мне напоминаешь, приятель? – спросил вдруг Трэй.

Я удивленно поднял брови и свернул крышку на новой бутылке.

– Парня из кино. Ну да, ты его знаешь. Он был в том кино про любителя петушиных боев. И еще в одном. Там еще чувак ездил с отрезанной головой в машине.

– Но тот парень похож на лошадь, – возразил я, подумав минуту.

– Но лошадь эта совсем не плоха. Правда.

– Возьми. – Я протянул ему бутылку пива, а остальное унес к себе в комнату.

Есть мне не хотелось.

Небо было бездонно красного цвета, и на разбитом асфальте появились тени.

После полуночи я открыл свежую бутылку «Джеймесона» ^[47], потому что уже давно не засыпаю без приличной дозы. Когда я выпил значительно больше половины бутылки, прошлое окружило меня: давно прошедшие моменты жизни, старые фантазии, больше похожие на головоломки, и прочая ерунда, из-за которой я стал терять ощущение действительности. Но все мои мысли крутились вокруг одного и того же. Я хотел бы заплакать, но не знал, как это делается. Когда в тот день я впервые увидел свои снимки, я вылетел из кабинета, как только услышал слова мелкоклеточный рак легкого.

Теперь же я хотел знать, сколько времени мне осталось жить. Вроде бы я стал разыскивать домашний номер врача. Смутно помню, как меня посылали куда подальше, а я ругался непотребными словами. Потом я услышал в трубке сонный мужской голос, и еще женский на заднем плане. По-моему, мне пришлось напомнить ему, кто я такой и кто меня к нему послал.

Смутно помню, что я спросил что-то вроде: «Сколько? Сколько мне еще осталось?»

Он ответил, что не знает, что не может сказать, и попытался объяснить, что я должен пройти дальнейшее обследование и сделать биопсию. 90 % было за то, что у меня была эта чертова карцинома. Кажется, он убеждал меня вернуться к нему.

– В последний раз вы просто сбежали из офиса. Мы с вами не смогли даже обсудить варианты лечения.

Помню, я был глубоко обижен тем, что он не может дать мне точный ответ; мне казалось, что разговаривает он со мной слишком снисходительно. И вдруг я почувствовал к нему страшную ненависть. Признаюсь, что в ту минуту я мог упустить какие-то важные моменты. Но я представил себе его розовую, тщательно вымытую физиономию, седые волосы, аккуратно расчесанные на пробор, и в ушах у меня зазвучал его холодный, деловой голос, который сообщал мне о моей смерти.

И в этой темной, пропитанной солью комнате мотеля, глубокой ночью, в то время, когда я прерывисто дышал в телефонную трубку, мне вдруг показалось, что я нашел, наконец, главного виновника всех своих несчастий, самого главного врага в своей жизни.

Сейчас мне кажется, что тогда я хотел, чтобы он испугался. Испугался точно так же, как испугался я, когда услышал про рак.

– Послушай, ты, гребаный сукин сын, – сказал я. – Ты что, хочешь, чтобы я вернулся? Тогда я вернусь. И тогда мы поговорим о прямом ответе на мой вопрос.

Он спорил со мной и уверял меня в своей невиновности.

– Послушай ты, долбаное чмо, вот тут передо мной лежит адрес: Ройял-стрит, 2431. Наверное, большой дом. Ну, конечно, а как же иначе.

– Что? Нет, нет… послушайте…

– А твоя сучка знает про тотализатор? Она знает, на сколько ты залетел? Выродок долбаный…

– Стойте. Стойте… послушайте… Да дайте же мне сказать…

Думаю, что именно в этот момент я грохнул трубкой по телефону. А потом, наверное, запустил им в дальнюю стену, потому что утром он лежал именно там, со шнуром, вырванным из розетки.

Когда я проснулся на следующее утро, всходило солнце, в комнате было душно, а подушка моя вся пропиталась потом. Я был без рубашки; грудь была вся расцарапана, как будто на меня напало какое-то дикое животное. Я посмотрел на свои ногти, а потом на царапины на груди. Бутылка валялась на полу, а местоположение телефона никак не давало мне покоя.

Меня охватил ужас, который иногда испытываешь после хорошей попойки, когда не помнишь, что делал и какие ставки принял накануне.

Но я не помнил с уверенностью, что звонил куда-нибудь. Поэтому списал телефон на обычный урон, который наносится хрупким предметам, когда ты здорово набрался.

Я купил газеты. Местную, чтобы посмотреть объявления о работе, а также «Хьюстон Кроникл» и «Пикаюнские новости» из Нового Орлеана.

В «Новостях» была небольшая заметка, в которой говорилось, что Зинкевич разыскивается для допроса в связи с ведущимся расследованием. Из этого следовало, что полиция считает, что он сбежал из города. Никакого упоминания о Стэне Птитко. Ничего ни об Анджело, ни о других мужчинах, ни о женщине, ни о том, что произошло в доме Зинкевича на Джефферсон Хайтс.

Я задумался над тем, что сейчас может делать Стэн. Послал ли он людей на наши поиски? Если да, то сколько и как широко они закинут сеть? Хотя, при здравом размышлении, это не имело никакого значения. Найти нас было все равно что найти иголку в стоге сена. У меня все еще был конверт, который я забрал в доме Зинкевича, но я так и не смог придумать, что с ним делать. Может быть, пошлю его в прокуратуру, прежде чем отправлюсь в Мексику.

Я все время повторял себе, что мне надо уезжать от девочек. Сначала я хотел уехать после того, как нашел им место, где они могли пожить какое-то время. Потом решил, что уеду после того, как Рокки найдет работу.