Петля для губернатора - Андрей Воронин Страница 23

Выезжая на проспект, он снова усмехнулся: сколько рассуждений из-за одной не вовремя закуренной сигареты!

Асфальт под колесами “мустанга” мокро лоснился, как шкура гигантского морского змея. “Нет, – подумал Глеб, вертя ручку настройки радиоприемника, – на морского змея эта штуковина не тянет. Морской змей, пожалуй, все-таки почище. Вот если бы в городской канализации обитали гигантские змеи, то их шкура, наверное, была бы похожа на московские улицы в оттепель”.

Он увеличил скорость. Дорога была почти пуста, светофоры на перекрестках перемигивались круглыми оранжевыми глазами, окна домов были темны, лишь огромные витрины магазинов светились, как фантастические аквариумы, из которых вслед проносившемуся мимо “мустангу” бесстрастно смотрели нарисованными глазами одетые с иголочки манекены. Возле ночного клуба переливалось разноцветными огнями в отсветах неоновой вывески небольшое стадо дорогих авто, на крыльце вышибала о чем-то беседовал с милиционером. Патрульный “форд” стоял неподалеку, его мигалки были выключены, а да лобовым стеклом мерно разгорался и потухал оранжевый огонек сигареты. Глеб обогнал пустое такси, водитель которого от нечего делать затеял было с ним гонку, но, убедившись в том, что за рулем мощного “мустанга” сидит не новичок, разочарованно отстал – шансов обойти “мустанг” на потрепанной таксопарковской “волге” у него не было.

Глеб припарковал машину на площади перед Казанским вокзалом. Здесь царило оживление, горели яркие огни, приезжали и уезжали машины, а от выпавшего в первой половине ночи снега уцелели только редкие, неуместно белевшие посреди темного моря слякоти мизерные островки.

Сиверов вышел из машины и направился к ярко освещенному зданию вокзала, без труда выбирая дорогу в толпе, из-за которой привокзальная площадь напоминала разворошенный муравейник.

Он вошел в зал с автоматическими камерами хранения, спокойно миновав постового милиционера, который увлеченно болтал с дежурной, всем телом привалившись к ее стеклянной будке и что-то объясняя ей на пальцах. Номер ячейки и код, продиктованные полчаса назад по телефону полковником Малаховым, сами собой всплыли в памяти Глеба без всякого усилия с его стороны. Сориентировавшись в тускло освещенном лабиринте, он свернул в нужный проход и вскоре уже открывал ячейку под номером двести семнадцать.

На сером металле дверцы кто-то нацарапал гвоздем короткое ругательство, и Сиверов, который в последнее время начал обращать внимание на вещи, мимо которых раньше проходил, не удостоив их даже беглого взгляда, с содроганием подумал о гигантских количествах творческой энергии и стремления самовыразиться, попусту растворяющихся в мировом пространстве, расходуемых на такие вот надписи, на битье стекол и на расписывание стен общественных туалетов. Он был уверен, что подобные поступки совершаются помимо сознания: кто-то, не зная, чем себя занять, сочиняет стихи, а кто-то вырезает на садовой скамейке свое имя, вкладывая в это дело не меньше энергии, чем художник в написание шедевра. Сознавать, что человечество еще очень недалеко ушло от пещер и землянок, было немного обидно.

Глеб открыл ячейку и вынул оттуда полупустую спортивную сумку, стараясь двигаться так, чтобы со стороны казалось, будто сумка ничего не весит. На самом деле его ноша была довольно увесистой, но болтавшему с дежурной сержанту было вовсе не обязательно об этом знать.

Непринужденно помахивая сумкой, Глеб вышел из здания вокзала и направился к машине. Пока он возился в камере хранения, опять пошел снег. Слипшиеся мокрые хлопья летели наискосок и, едва коснувшись земли, мгновенно темнели, неразличимо сливаясь с бурой слякотью, покрывавшей асфальт. Свободной рукой подняв воротник кожанки, Сиверов пошел быстрее: погода не располагала к неторопливым прогулкам, да и времени у него оставалось не так уж много.

Он поставил сумку на заднее сиденье машины, слегка поморщившись, когда в ней что-то брякнуло. Звук был глухой, металлический, и, окажись поблизости кто-нибудь из блюстителей порядка, он непременно заинтересовался бы источником этого звука.

Стряхнув с волос и куртки налипший снег, Глеб захлопнул дверцу и поерзал на сиденье, устраиваясь. В салоне “мустанга” все еще попахивало табачным дымом, но этот запах не вызвал у него никаких желаний и ассоциаций: теперь, когда началась настоящая работа, организм автоматически переключился на выполнение задания. Глеб с немного болезненным интересом прислушивался к происходившим у него в мозгу процессам, словно и впрямь рассчитывал услышать щелчки реле и переключателей, приводящие в боевую готовность высокоэффективный механизм уничтожения по кличке Слепой.

"Что-то часто в последнее время я стал об этом задумываться, – подумал он, выводя машину со стоянки и вливаясь в транспортный поток, который здесь, рядом с не ведающим сна вокзалом, был уже довольно густым. – Не к добру это. Это просто работа, и нечего разводить вокруг нее философию. То, что работа эта нужна и даже необходима, не вызывает сомнений ни у кого, кроме моих, скажем так, клиентов. Мне их не жалко, и никому их не жалко, а если кто-то устал, нужно просто взять отпуск и пару недель полежать кверху пузом на солнышке, благо сейчас с этим нет проблем независимо от времени года.

Только что-то часто я стал уставать, хоть ты вообще не выходи из отпуска. Это действительно из рук вон плохо, потому что так можно совсем расслабиться, и тогда кто-нибудь из моих клиентов, который порезвее, отправит меня на покой раз и навсегда. А я этого не хочу, потому что у меня есть Ирина, а значит, есть причина, по которой я просто обязан продолжать жить. И все, и хватит об этом”.

Снег косо летел навстречу автомобилю, сверкая в лучах фар, “дворники” мотались из стороны в сторону, смахивая со стекла мокрые хлопья, спрессовывая их, выжимая из них ледяную талую водицу. Вид летящего в лицо подсвеченного фарами мокрого снега в последнее время неизменно вызывал у Глеба неприятные ассоциации. Он снова включил радио, но все станции, словно сговорившись, передавали выпуск новостей, одно за другим вываливая на слушателей давно ставшие привычными названия населенных пунктов в далекой Чечне с таким энтузиазмом, словно там, на Кавказе, и впрямь происходило что-то радостное или хотя бы просто хорошее. Глеб рефлекторно дотронулся до кадыка, раздраженно выключил радио и, вглядываясь в пеструю пелену несущегося навстречу снега, стал думать о своем задании, чтобы не вспоминать того, о чем упорно пытался, напомнить снег.