Тропа барса - Петр Катериничев Страница 22

— Ну раз наслышан… Что делал Ворон в последнее время?

— Воровал… Отдыхал… Снова воровал. Ведь Вор-он.

— Бурый… Конкретно. Чем он занимался на прошлой неделе, вчера, позавчера — А чем он мог заниматься? Все тем же. Автархан только плотнее сжал губы. Если его и раздражало поведение Буряка… Впрочем, с некоторых пор его раздражало почти все. Причина проста: головная боль и бессонница. Усталость. Страх.

Беспричинный, изматывающий, особенно ночами. Старость?

Но показать это нельзя. Никому. Нужно оставаться сильным и властным. Таким, каким его привыкли видеть. Таким, каким он себя считал. И еще… Он знал главное: с людьми нужно разговаривать на их языке. Уж таковы люди: никто никогда никому не верит, только себе; свое мировоззрение, свою философию каждый считает единственно правильной, превращая почти в религию и поклоняясь ей; в спорах не рождается никаких истин, каждый носит свою истину в себе, и горе тому, кто посмеет •в ней усомниться. Люди не прощают неприятия себя. Никому. Поэтому хочешь повелевать — терпи. Терпи чужие слабости, чужую глупость — и пользуйся ими. Любое качество другого человека можно использовать в свою пользу; нужно только правильно расставить людей. По способностям или неспособностям. Ну а то, чего терпеть не можешь, — устраняй. Вместе с человеком, так надежнее. Власть не терпит неразрешимых противоречий. И во все века разрешает их наилучшим способом: мечом или плахой.

Черт! Все проклятая голова! Болит уже второй месяц, не давая отдыха. И гоняет по кругу дурные мысли…

— Буряк, ты что, заболел? — медленно, тяжело выговаривая слова, спросил Автархан собеседника.

— Разве я выгляжу больным?

— Ты выглядишь полным придурком! И если ты устал, тебя заменят.

— Что вы, Николай Порфирьевич! Я чувствую себя бодрым, как никогда! — попытался сострить Буряк, но, глянув в черные, как жерла стволов, зрачки Автархана, осекся побледнел так, что лицо его стало нехорошего серого цвета. Ходили слухи, что Автархан болен, что пора его менять… Что он живет понятиями прошлого, а это сейчас — как башку положить на рельсы, прямо перед поездом! Хе-хе! Как бы не так! Он играет! Он играет со всеми, как кошка с мышами… — Виноват! — добавил он.

— Говори. Четко, связно, быстро.

— Позавчера Ворон работал в «Юбилейном». Но это все, что я знаю.

— Вчера он не пришел?

— Нет. Хотя тусовка была хорошая. У меня там четыре бригады было, мальчики пощипали очень результативно.

— Ты видел его позавчера?

— Да, но мельком. Он не любит бригад и всегда один.

— Дальше, дальше…

— Ну… Он под технаря этого самого «Юбилейного» косил. В халате был. С сумкой.

С такими электрики ходят.

— Или сантехники?

— Нет. Сантехники с чемоданами.

— Где он работал?

— В кулуарах.

— И что он там мог искать?

— А черт его знает! Честно?

— Иначе нельзя.

— У Ворона в последнее время в голове фонарь. Светит, но не греет.

— Поясни.

— Бывает, неделями пропадает, по слухам, лежит, в потолок смотрит. Я несколько раз предлагал ему к пацанам присоединиться, для них — наука, ему — напряг небольшой; отказывался. Что он себе думал — не знаю. Только улыбался так странненько, словно открыл бертолетову соль или решил теорему Ферма. Или скоро решит. Короче, фонарь.

— Бурый… А может, он ее действительно, решил?

— Чего решил?

— Ну эту самую теорему…

— Вот уж хрен. Скорее шизота приперла.

— И при нем скажешь?

— Да нет, чего… — замялся Буряк, понимая, что запорол косяк. — У всех свои слабости.

— То есть так: ты его видел в «Юбилейном» мельком. Он точно один работал?

— Как монах в келье.

— Ребят ты опросил? Может, из них кто чего заметил?

— Опросил. Никто ничего.

— Мистика просто.

— По правде сказать, Ворон — щипач знатный. И как появляется — непонятно, и куда исчезает с дела — неведомо. Как привидение. Талант.

— Так, — произнес Автархан, опустив веки. Боль потихоньку ушла, но не совсем, затаилась где-то в глубине под черепом. Вообще-то нужно это решить, когда будет время. Если оно когда-нибудь будет.

Ворон. Если бы он надыбал что-то этакое раньше, то и на контакт с ним вышел бы немедля. Значит, «этакое» случилось или произошло в «Юбилейном». Вот только что?

— Так, — повторил Автархан. — Тогда давай по порядку. Несвязухи, менты, особисты, персоны… Тусовка была представительная?

— Крутая. И всех этих — как грязи! Плюс у каждой задницы — своя охрана, в эфире — треск, шум, мат-перемат, черт-те что! Но ты ж сам знаешь, Автархан, в такой мути щипать — одно удовольствие! Да все они уроды! Потом еще с уголовки набежали, как пацаны двоих крепко пощипали, а толку? Наши все уже прибрались с башлями: слезами плакал прокурор, слезами мусор обливался!..

— Погоди, Бурый, подумай… Кто в той тусовке торчал. Суетился не по делам, не в связи с терпилами или не по этой службе…

— Кто и всегда — комитетчики. Служба безопасности. Эти уроды драные думают, что самые умные, а у каждого словно на лбу три буквы курсивом отпечатано! были они там не про нас… Да! — хлопнул себя по лбу Буряк. — Повязали они одного, но тихонечко, как у них принято, приятный такой, неприметный малый с чемоданчиком, с «дипломатом». Блондин. Шли через вестибюль, как дружбаны и корефаны, потом в машину этого блонди усадили и отчалили. — Буряк хмыкнул, подытожил:

— Шпион, наверное. Их щас как червей на помойке.

— Шпион, говоришь?

— Ну, Автархан, а зачем нам этих трудностей? Мы же не комсомольские мальчики: тех булкой с икрой не корми а дай что-нибудь отмочить этакое, чтоб население не скучало и ему было чего героически преодолевать… — Поймав быстрый взгляд шефа, быстро добавил:

— Все, молчу.

Автархан вздохнул. Понятнее ситуация не стала. Скорее наоборот.

Зазвонил телефон внутренней связи.

— Снегов приехал.

— Пусть войдет, — приказал хозяин. Посмотрел на посетителя.

— Я подожду в гостиной?

— Да, так будет лучше всего.

Буряк облегченно вздохнул, встал и быстро вышел. Встречаться со Снеговым он не желал. Этот парниша, непонятно откуда взявшийся у Автархана два года назад, выполнял для хозяина очень деликатные поручения. Касающиеся и братвы, и не братвы. То, что к блатному миру он не относился никак, никогда не сидел и, похоже, не собирался, давало ему лишь преимущества: по приказу Автархана он шерстил все и вся. Набирая притом авторитет среди братвы. Ходили слухи, что он внебрачный сын Автархана, но наверняка никто ничего не знал. И еще — этого молодого человека опасались. Он был умен, стремителен и, казалось, совсем не знал страха. Ни перед кем и ни перед чем. И глаза у него были спокойные и ледяные, как у Кая после общения со Снежной Королевой. Под стать фамилии, если, конечно, это была его фамилия. От Снегова следовало держаться подальше. Это знали все, кто не дурак. Илья Семенович Буряк дураком не был. Встречаться лишний раз с отмороженным интеллектуалом? Оно ему надо?