Санктус. Священная тайна - Саймон Тойн Страница 22

Жене сказал: умножая, умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рожать детей; и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою.

Книга Бытия (3:16) [13]

30

Дикие, почти звериные крики эхом разносились в ярко освещенном помещении, резко контрастируя с опрятностью и чистотой современной больницы.

Стоя в углу, Лив наблюдала за тем, как лицо Бонни искажается от приступов боли. Телефонный звонок разбудил ее в начале третьего ночи, поднял с постели и, усадив в машину, заставил мчаться по Девяносто пятому федеральному шоссе на юг, обгоняя едущие из Нью-Йорка пустые грузовики. Звонил Майрон. У Бонни отошли воды.

Долгий душераздирающий крик огласил помещение. Лив не сводила глаз с сидевшей в центре комнаты на корточках голой Бонни. Женщина орала почти без перерыва. Лицо ее покраснело, а связки на шее натянулись, словно струны. Майрон поддерживал жену за одну руку, а акушерка — за другую. Завывания немного стихли, и из портативного бум-бокса [14]в углу донесся шум плещущихся о берег волн.

В изголодавшихся по никотину мозгах Лив тихий плеск морских волн ассоциировался со звуком распечатываемой целлофановой обертки непочатой пачки сигарет «Лаки страйк». Еще никогда ей не хотелось так курить. Больницы всегда производили на нее гнетущее впечатление. Тот факт, что ей категорически что-то запрещают делать, раздражал Лив. Те же чувства она испытывала и в церкви.

Часто и тяжело дыша, Бонни снова не то застонала, не то зарычала. Майрон погладил жену по спине и зашептал что-то успокаивающее, словно утешал маленького ребенка, который проснулся от ночного кошмара.

Повернув голову к мужу, Бонни низким голосом выдавила:

— Арника.

Лив потянулась за блокнотом и записала время, когда роженица попросила о помощи. Арнику, которую в народе называют «волчьей погибелью», в медицине использовали с древних времен. Лив и сама часто накладывала сок этого растения на ушибы. Считается, что арника помогает при трудных родах, облегчая боль. Журналистка всем сердцем надеялась, что это так.

Майрон неумело вертел в руках маленький пузырек с белыми таблетками. Вопли возобновились, перейдя в завывание. Страшные схватки сотрясали тело роженицы.

«Боже правый! Дайте ей петидин, — подумала Лив. — Она, конечно, верит в целебные свойства растений, но не до такой степени, чтобы становиться мазохисткой».

Крики Бонни достигли апогея. Она мертвой хваткой впилась в руку мужа, выбив содержимое пузырька на блестящий виниловый пол.

В кармане Лив зазвонил мобильник.

Через плотную хлопчатобумажную ткань широких штанов она нащупала кнопку и нажала ее. Никто, кажется, даже не замечал ее присутствия. Лив вытащила мобильник из кармана и посмотрела на поцарапанный серый экран. Да, отключен. Журналистка перевела взгляд на Бонни. Вовремя.

Роженица закатила глаза. Майрон и акушерка не смогли ее удержать, Бонни повалилась на пол. Повинуясь неосознанному порыву, Лив схватилась за шнур срочной помощи и дернула его изо всех сил.

Через несколько секунд в помещение вбежали санитары. Они суетились вокруг роженицы, словно мотыльки вокруг зажженной лампы. Гомеопатические таблетки хрустели у них под ногами. Как из ниоткуда появилась каталка, и Бонни увезли от Лив и умиротворяющих звуков морского прибоя в другую палату, полную новейшего медицинского оборудования и лекарств.

31

Отделы по расследованию убийств и ограблений находились в одном и том же помещении — на четвертом этаже нового, из стекла и бетона здания, выстроенного за каменным фасадом старого полицейского управления. В помещении стоял вечный гам. Одетые во что придется люди сидели на краешках своих письменных столов или качались на стульях, громко разговаривая по телефону или друг с другом.

Аркадиан сидел на своем рабочем месте и, зажимая рукой ухо, старался разобрать записанный на автоответчике голос. Говорила женщина. Американка. Самоуверенная. Между двадцатью пятью и тридцатью пятью. Полицейский повесил трубку, решив не оставлять голосовое сообщение. Лучше уж перезвонить. Рано или поздно женщина захочет узнать, кто же ее беспокоил.

Опустив трубку на рычаг, Аркадиан нажал клавишу пробела. Вместо экранной заставки появились фотографии из морга. Полицейский рассматривал аккуратные шрамы, которыми было испещрено тело монаха. Странные линии и кресты ставили перед следствием много вопросов.

Со времени вскрытия трупа загадка монаха стала еще более интригующей. Цитадель не заявляла о его принадлежности к монастырской братии, а обычные методы установления личности покойного пока ни к чему не привели. Идентифицировать его отпечатки пальцев не удалось. То же самое можно сказать о зубах. Результаты тестов ДНК еще не известны, но если покойного не арестовывали за преступления на сексуальной почве, убийство или террористическую деятельность, то и это направление окажется тупиковым. Шеф уже начал давить на Аркадиана, требуя результатов. Для него важно поскорее поставить жирную точку. Аркадиану тоже хотелось разобраться с этим делом, вот только он не собирался ничего заминать и замалчивать. Монах не появился ниоткуда. И долг инспектора выяснить, кем он был при жизни.

Аркадиан взглянул на циферблат часов, висевших на противоположной стене. Начало второго. Его жена, должно быть, уже добралась домой из школы, в которой работает три дня в неделю. Он набрал номер домашнего телефона и щелкнул мышкой по левому нижнему углу экрана, открывая браузер.

Жена подняла трубку после третьего звонка. Слышно было, как она тяжело дышит.

— Это я, — сказал Аркадиан, вбивая в поисковик слова «религия» и «шрамы».

Затем он нажал кнопку «Enter».

— Привееет, — все еще растягивая это слово, как и двенадцать лет назад во время их первой встречи, произнесла жена. — Ты едешь домой?

Аркадиан нахмурился, когда поисковик выдал четыреста тридцать одну тысячу ссылок на сайты.

— Пока нет, — прокручивая содержание первой страницы, сказал инспектор.

— Зачем тогда звонишь и зарождаешь в девичьем сердце несбыточные мечты?

— Я хотел услышать твой голос. Вот и все! Как работа?

— Жутко устала. Тяжело учить английскому языку ораву девятилеток. «Голодную гусеницу» мне пришлось прочитать раз двести. Но в конце концов один ребенок выучил ее даже лучше меня.

Аркадиан мог бы поклясться, что жена сейчас улыбается. Ей ужасно нравилось учить детей. Дети… Мысль о них ранила его сердце.