Контрольная диверсия - Михаил Белозеров Страница 21

Цветаев положил все три банки со взрывчаткой так, как ему велел капитан Игорь, и через мгновение уже вознёсся в дом на позицию. Его била нервная дрожь: при всей его вере в удачу, он всегда боялся её сглазить. А здесь ещё капитан Игорь со своим нравоучениями — как панацея от всех бед. Знал бы он, чей заказ выполняет, перекрестился бы на тёмный угол и не учил бы никого, а взял бы свою «дуру» и бежал бы, не оглядываясь, до самой Москвы.

Вертолёта уже не было слышно, и Цветаев, здраво рассудив, что кортеж может появиться в любое мгновение, со второй попытки набрал на телефоне номер взрывателя. Оказалось, что деревья заглушали шум, и машины вылетели с эстакады так внезапно, что пока Цветаев мысленно совмещал линию от позиции до дерева напротив, первая машина уже пролетела над банками со взрывчаткой, и он, испугавшись, что пропустил момент, нажал на кнопку вызова что есть силы. К его ужасу ничего не произошло, и казалось, всё пропало, и капитан Игорь оказался прав — Цветаев, самый большой разгильдяй, самоуверенный болван, которого надо списать на кухню; и в тот же миг вторую машину подбросило, как в кино, она медленно, почти нехотя, перевернулась через левый бок на крышу, потом ещё раз и в это же момент в неё врезалась третья машина. Самое странное, что Цветаев так и не услышал взрыва, только вспорхнула бог весть откуда взявшаяся стая голубей; и он, поведя стволом пулемета в сторону первой машины, которая оказалась почти за поворотом, всадил в неё очереди из трёх патронов, посмотрел в оптику, всадил ещё раз и ещё, и люди, вываливающиеся из неё, сразу куда-то пропали. Комната наполнилась пылью и газами, и некоторое время он ничего не видел, потом перенёс огонь и вторую и третью машины, и видел, как пули вспарывают их обшивку и как бензин растекается и вспыхивает на асфальте.

И только после этого вдруг к нему вернулся слух. Он услышал безобидные хлопки выстрелов и вначале не понял, что по нему стреляют: и из-за дыма от горящих машин, и со стороны «Охотничьего домика», вспомнил, что капитан Игорь приказал ему «убираться сразу после подрыва», подхватил автомат, пару «мух» и бросился вон.

* * *

Если бы ему ещё месяц назад кто-то сказал, что он взорвёт какого-то эмиссара из Еврокомиссии или просто даже подумает об этом, то он нагло рассмеялся бы тому в лицо. До этого момента максимум на что он был способен — это выследить и уничтожить обычного рядового майданутого, ну, на худо конец, «чвашника», но грохнуть эмиссара ЕС — это уже за гранью всякой фантазий, такой шанс выпадает раз в жизни да и то не всегда!

Их банка с рублёвками не то чтобы сразу наполнилась, она явно перевалила через край, как тесто из кастрюли. Ясно, что одной рукой узла не завяжешь, и у Цветаева вряд ли что-либо получилось бы без капитана Игоря. Стоит отдать ему должное, всё-таки сподвиг на нежданный подвиг. А то бы я сегодня отправился шляться по развалинам «Нетерпимости», весело думал Цветаев, улепётывая во все лопатки. От радости он даже забыл, что бежит совершенно не в ту сторону, куда надо было бежать. Но инстинкт самосохранения гнал его туда, где не стреляли. А не стреляли, вообще-то, как ни странно, на Грушевке, и левее, на Кловском спуске, то бишь в клоаке майданутых бандерлогов.

Он упал в траву, на подстилку из сосновых иголок и прислушался. Было тихо, словно ничего не произошло, только вороны перепрыгивали с ветку на ветку. Ему показалось, что далеко-далеко всё же стрекочут, как галки, автоматы, а потом что-то ухнуло так, что вздрогнула земля. «Стоп, сам себе говорю… — пробормотал Цветаев и нехотя поднялся, — чтобы я без тебя делал, товарищ капитан Игорь». И подался назад, а чтобы не попасть под огонь снайперов, которые наверняка сидели на крыше велотрека, пробежал под эстакадой, потом — ниже, по Подгорной, вдоль трамвайных путей, густо заросших травой. От снайперов его закрывали деревья, справа же блестел Днепр, две-три машины пронеслись навстречу так быстро, словно позади развёрзся ад. Казалось, правобережье напряженно и со страхом вглядывалось в непонятный восток, со своей развенчанной идеологией львонацистов и бандерлогов, у «чвашников» идеологии не было, «чвашники» пришли с долларом, чтобы «убить» Киев. Только мы с Богом, поэтому у них ничего не получилось и не получится, думал Цветаев.

За развалинами станции Цветаев нырнул под сень парка и по кривой дорожке за пару минут добежал — нет, не добежал, а воспарил, даже не запыхавшись, до «Охотничьего домика». Выстрелы были теперь чёткими и ясными, особенно выделялся пулемёт, который шпарил как раз в сторону «Зелёного театра». Нехорошее предчувствие посетило Цветаева: сердце тревожно забилось, в ногах на мгновение появилась слабость. По идее, капитан Игорь давно должен был оказаться в туннеле или отойти к Днепру. Какого чёрта?! Цветаев разозлился ещё больше: если окажется, что «театр» отрезан, а он, похоже таки, отрезан, то где капитан Игорь и куда с таким упорством лупят бандерлоги? Рассуждая подобным образом, он споткнулся в густой траве о беднягу, у которого на лбу зиял третий глаз, а затылок напрочь отсутствовал, и мозг был перемешан с кровью. Над трупом деловито жужжали сине-зелёные мухи. Второго убитого он обнаружил рядом с третьим и четвёртым, все трое получили пулю в груди, не помогли даже чёрные заморские бронежилеты с жёлтой эмблемой «вилы».

Гадливо вытирая руки, Цветаев пробежал за кустами мимо флигеля на нервные звуки «калаша», вовремя заметил за углом бандерлога, самозабвенно палящего в сторону «Зелёного театра», выскочил, ударил его приклада по голове и, не оглядываясь, кинулся туда, где стрелял ещё один. Этот бандерлог забрался в кузов пикапа и тоже палил почём зря, но грамотно — короткими очередями, экономя патроны. Цветаев выстрелил в него сбоку, туда, где бронежилет крепился липучками, бросился на пулеметные выстрелы и вдруг понял, что наступила тишина. Нервный пулемёт куда-то пропал, исчезли все остальные звуки, и только пичуга в небе кричала: «Пи-ить, пи-ить!», вопрошая к безумству людей.

Цветаев собрался уже было зашвырнуть банку с пластидом в окно второго этажа, чтобы разнести к едрёне-фене богадельню майданутых под названием «Охотничий домик», как обнаружил на крыльце пулю калибра двенадцать целых и семь десятых миллиметра. Её нельзя было спутать ни с какой другой пулей: ни с пулей ручного пулемета Калашникова калибра семь целых и шестьдесят две сотых миллиметра, ни с «легкомысленной» пулькой АК-74, пять целых и сорок пять сотых миллиметра. Это была монументальная пуля от винтовки капитана Игоря. Такая пуля легко прошивала машину от капота до багажника, не оставляя никаких шансов на спасение. Поэтому то самое шестое чувство, которому Цветаев безоговорочно доверял, заставило его отложить банку с пластидом в сторону. Куда же они тогда стреляли? — удивился он и двинул в «Охотничий домик». То же самое шестое чувство подсказало ему, что не стоил атаковать гранатой, как это положено по уставу, а надо делать так, как он привык, то есть тихо и осторожно, на цыпочках, пользуясь наитием и слухом, и он достал нож. На полу в прихожей капли крови привели его на кухню и дальше за неё, в подвал. Внизу горел свет и виднелся край перил. Дальше кровь была размазана, похоже кого-то тащили, не очень заботясь о нём, потому что кровью была испачканы стены кухни.

Снизу доносился неясный шум.