Ликвидатор - Валерий Горшков Страница 19

Соловей подошёл к «главному», хотел что-то сказать, но тот небрежным движением руки заставил его замолчать.

— После будем решать, что с ним делать, — он мотнул головой в сторону получившего в глаз коллеги. — Надо с Валерием Николаевичем закончить и ехать обратно. Давай, Альберт, за работу.

Я даже не успел сжать зубы, чтобы не прикусить язык во время конвульсий, как рыжий инквизитор вставил сетевую вилку в розетку и свободным концом провода полоснул меня по спине…

Огненный вихрь вошел в мое тело и разорвался внутри. Сразу мириады молний пронеслись от спины до паха, от мозга до пальцев ног, сокращая до железной плотности мышцы и выбивая остатки сопротивления из умных, но бессильных перед адским пламенем нервных клеток…

— А-а-а-а-ш-ш-ш-ш!.. — из моей груди с шипением и слюной вырывался воздух, выдавливаемый дыхательными мышцами через сведенную электрическим спазмом глотку. Руки и ноги наполнились такой титанической силой, что не прекрати Альберт свою пытку, я мог бы разорвать связывающие меня веревки, и без того не отличающиеся особой прочностью, а потому намотанные мне на запястья и щиколотки множеством неровных рядов.

— Не останавливайся надолго, — приказал рыжему «главный», стоя лицом к окну и спиной ко мне, плюющемуся пеной и трясущемуся, как от одновременного укуса ста пауков-тарантулов. — Дал глоток воздуха — и снова прикладывай… Чтобы не расслаблялся.

Альберт был послушным мальчиком и строго следовал советам старшего, в результате чего я начисто потерял счет времени и вообще перестал что-либо соображать. Охваченный пламенем мозг из сложного биологического компьютера вдруг превратился в глупую одноклеточную амебу с примитивными рефлексами и одной единственной мыслью — выжить! Любой ценой.

При любой другой пытке, кроме электрической, даже самая невыносимая боль — от каленого железа, выплеснутой на кожу кислоты или заворачиваемых в кости шурупов — не затрагивает мозг напрямую, только посредством сложных нервно-периферийных связей. Их можно блокировать, потеряв сознание или отключившись от восприятия чувствительных рецепторов, чему меня еще много лет назад учили матерые инструкторы десантно-штурмового батальона. В Афганистане такая наука как нельзя более пригодилась тем из ребят, кто попадал в плен к «духам» и нередко принимал мучительную смерть. Некоторые осваивали науку отключения восприятия до такой степени, что молча, с белым как мел лицом, переносили выкалывание глаз или вырывание пальцев.

Но электрошок совсем другое дело. В данном случае мозг подвергается такому же воздействию, как и весь остальной организм. А если принять во внимание более сложную структуру нервных клеток, то и в несколько раз большему. Изо всех его сложнейших функций реально продолжает работать только одна — на выживание. Её невозможно контролировать силой воли и разума. Потому что электрошок уничтожает и то и другое.

И я сломался. На очередном сеансе «альбертотерапий».

— Все врешь! Мы были на месте падения вертолёта ещё до появления военных. Он упал на труп Крамского, когда в чемодане уже не было контейнера с дискетой! Его взял ты, упрямый идиот!.. — «Главный» нервно грыз конец трубки и уже не надеялся получить от меня хоть какую-нибудь информацию о секретной программе, как вдруг из моей глотки сами собой вырвались, разбавленные урчанием пены и шипением воздуха, слова:

— И-ш-ш-р-р-р… С-у-у-м-м-м-к-а-а-а… С-у-у-у-м-к-к-к-к-а-а!!!

— Что-о?! — словно подброшенный пружиной, обернулся «главный», и его едва не вытошнило при виде пузырящейся у меня на губах пены и посиневшей кожи. — Сто-о-п!!! Прекрати-и-ть!!!

Альберт убрал провод от моего тела, а Соловей, то ли от страха, то ли для перестраховки, сразу же выдернул сетевую вилку.

— Повтори, что ты сейчас сказал! — кричал «главный», наклонившись надо мной. — Сумка? Какая сумка? — Он повернулся и впился звериным взглядом в сидящую на диване Рамону. Но она ничего не слышала, а только тихо раскачивалась из стороны в сторону в беззвучной истерике, закрыв мокрое от слёз лицо руками.

— Сумка… коридор… там… — Мои губы едва шевелились. Я уже не соображал, что делаю. Я лишь понимал — ток отключен… отключен… Значит, у меня есть шанс… ещё немного пожить…

Громилы бросились к коридор, ведущий от входной двери к сауне. Там по правой стороне был гардероб — совсем маленькая комнатка, полтора на два метра. На верхней полке, рядом с пылесосом, лежала моя спортивная сумка «Адидас» со спрятанной, если так можно сказать, дискетой покойника Крамского. Из-за нее я едва не расстался с жизнью уже в четвёртый раз за трое суток. Такого не было даже во время «южного фестиваля с моджахедами». Там в среднем приходилась одна возможность на день. Растём!

— Нашли! Вот контейнер! — В комнате снова появились Соловей с Альбертом.

Инквизитор протянул «главному» мой серебряный портсигар и впервые за время нашего знакомства обратился к нему по имени:

— Ян Францевич, точно она?

— Безусловно. Спасибо, Альберт, за работу. Скажешь командиру — пусть разрешит тебе отпуск.

— Да я пока не собираюсь… — пожал плечами рыжий.

— Тогда скажешь, чтобы не разрешил! — Ян Францевич заметно повеселел и, перестав наконец любоваться дискетой в серебристом гладком контейнере, подошёл ко мне и с уважением взглянул в мои глаза, всё ещё красные и мутные.

— Знаете, Валерий Николаевич, а я изменил о вас мнение. Вы не идиот — вы хорошо вымуштрованный, хотя и непонятно кому преданный, сторожевой пес. Ума не приложу, ради чего такие жертвы? Не проще было сразу отдать её нам? — «Главный» взвесил в руке металлическую коробочку. — А ведь могли не выдержать, умереть от разрыва сердца. Вер но, Альберт?

Инквизитор расплылся в ухмылке и кивнул:

— Живучий, гад…

— Но вы предпочли унести с собой в могилу информацию, совершенно случайно — я подчеркиваю, — случайно оказавшуюся в вашем распоряжении. Хотя оставался шанс, примерно пятьдесят на пятьдесят, что мы перевернем весь дом и найдём-таки контейнер с дискетой.

— Издеваешься… падла… — прошипел я, облизывая распухшие и посиневшие губы.

— Нисколько, товарищ майор Бобров, я над вами не издеваюсь, — тоном профессора продекламировал Ян Францевич, вытряхивая из трубки прогоревший табак в стоящую на журнальном столике пепельницу. — Сколько молено, вы сопротивлялись. Потом мозг, почувствовав опасность прекратить свое существование, перестал слушаться хозяина и решил спасти себя сам. Не более того. Так что вашей вины здесь нет ни капли. Я ведь — психиатр, Валерий Николаевич, и очень хороший психиатр, знаю все тонкости воздействия электротока на нервы. И вынужден признать, что вы — единственный, кого я видел, кто смог исчерпать до дна источник разума. За ним уже только бездна, увы, человеку неподвластная.

«Главный» замолчал, присел напротив всё ещё находящейся в беззвучной истерике Районы и с минуту наблюдал за ней. Затем перевёл взгляд на меня, голого и подавленного.

— Отвяжите его, пусть оденется и приведёт себя в порядок, — приказал громилам Ян Францевич.