Киндер-сюрприз для зэка - Павел Светличный Страница 18

Народ радостно загудел, поднимаясь со своих мест. Подошло время обеда, что сулило смену скучного до одури просиживания на лекции гораздо более приятным процессом насыщения вечно голодных желудков. Воспитатели тоже засуетились, пытаясь придать возникшему столпотворению хотя бы какое-то подобие организованности. Птица, сидевшая позади своей группы, сейчас оказалась ближе всех к выходу, чем и не преминула воспользоваться, ловко протискиваясь и петляя среди старших.

— Воробцова, ты куда? — зычно ударил ей в спину голос Тамараки.

— Я в туалет, Тамара Кондратьевна, — жалобно простонала Птица, не замедляя движения. Долгое сидение в зале и впрямь пробудило некие потребности её организма, а опаздывать к обеду ей очень не хотелось.

Поэтому, вырвавшись на свободу, Птица стремглав понеслась на третий этаж, поскольку здесь, на втором, были только мальчиковые туалетные комнаты. Сейчас наверху было безлюдно, на этих этажах, в основном, размещались учебные кабинеты и лаборатории, как правило наглухо закрытые в субботу и воскресенье. Лишь далеко внизу, под ногами Птицы, шумел поток голосов, стекавший по лестнице в вестибюль.

Не теряя времени, Лина проскочила в нужное ей помещение, хлопнув дверью с нарисованной чёрной женской фигуркой так, что эхо раздалось по всем закоулкам пустых коридоров. Наскоро сделав всё, что необходимо, она поспешила назад, надеясь на подходе к столовой догнать свою группу или, по крайней мере, не слишком отстать от неё.

— Вот она, — вдруг раздался торжествующий голос слева от Птицы, едва она, выйдя из туалета, закрыла за собой дверь.

Чувство опасности, прочно осевшее внутри неё после утренних событий, остро кольнуло Птицу под сердце. Ещё не успев понять, что происходит, она осознала только одно — это не Потеряхина. Голос был мальчишеский. И фигуры, вырисовывавшиеся перед ней в коридоре на фоне светлого прямоугольника прохода, были мальчишескими. Не иначе, как Тонька договорилась с пацанами, чтобы те выставили свою тяжёлую артиллерию. Непонятно только, зачем Потеряхиной это понадобилось, её компания и сама могла бы расправиться с Птицей, улучив любой удобный момент, но дело от этого менее кислым не становилось.

Лина почувствовала, как чьи-то руки схватили её сзади, клещами впиваясь в тело, и ещё не успев до конца понять, что происходит на самом деле, ударила ногой стоявшего сзади и, услышав болезненный вскрик, бросилась вперёд, но цепкая пятерня ухватила её за волосы, выжимая слёзы из глаз, а плотное кольцо высоких фигур неумолимо сомкнулось вокруг неё.

— Сволочи, — выдохнула Птица, всё ещё не теряя надежды вырваться, и тут же вскрикнула, потому что кто-то, стоявший слева, отвесил ей такую пощёчину, что из глаз у неё посыпались искры, а в носу противно защипало.

— Ничего себе, сучка, даёт.

— Да, кручённая ссыкуха попалась.

— А я говорил…

— Ничего, сейчас мы ей…

— Я же говорил…

Голоса стаей рассерженных навозных мух зазудели вокруг неё. Хватка сзади усилилась, руку заломили так, что острая боль пронзила всё тело, от затылка до пяток. Птица выгнулась дугой, пытаясь хоть немного уменьшить её, но стоявший сзади, обозлённый тем, что ему перепало от какой-то малолетки, налегал на руку немилосердно, выкручивая кисть, и боль не отпускала, ввинчиваясь раскалённым острым буром внутрь Птицы.

Глаза её, в которых плясали жёлтые и зелёные огни, наконец выхватили лицо с ехидной улыбкой, открывавшей ряд мелких острых, как у хорька, зубов. Лицо это было Птице знакомо — Кольку Шнуркова в интернате знали все, от мала до велика.

— Что, поблядушка малолетняя, допрыгалась? — зловеще процедил он и сплюнул себе под ноги.

Птица непонимающе дёрнула головой. Почему-то, именно в этот момент, у неё промелькнула мысль, до чего Шнур походит на крысу. Вернее, на недоразвитого молодого щурёнка. Такие же мелкие черты лица, длинный острый нос, неопрятный ёжик пегих волос и стеклянный взгляд маленьких мутных глаз, полный бессмысленной жестокости.

И ещё одна мысль вертелась у неё в голове, где же Тонька? Почему она направила самого Шнура, с его пацанами, а сама не захотела насладиться отмщением, впитав по капле всё, что сейчас будут совершать с Птицей. Это было настолько необъяснимо и непохоже на Потеряхину, что всё происходящее продолжало казаться каким-то нереальным ночным кошмаром.

— Иди сюда, — бросил Шнур через плечо, не отрывая от Птицы липкого оценивающего взгляда.

Физиономия Женьки Колотова, мгновенно объявившаяся сбоку от Шнура, была легко узнаваема, благодаря гипсовой нашлёпке, красовавшейся посредине и прикрывавшей то, что осталось от Женькиного носа.

Шнур расчётливо медленно приблизился к Птице и стал вплотную к ней, глядя сверху вниз в яростную синь широко распахнутых глаз Лины. Он вытянул длинный суставчатый палец и провёл им по щеке отшатнувшейся, как от удара, девочки, а затем опять ухмыльнулся, показав кончик красного влажного языка.

— Это ты его так?

Вопрос Шнура не требовал ответа, поэтому Птица и не стала отвечать, с трудом переводя дыхание, так как давление на заломленную руку, наконец, ослабло.

— Она, зараза… — гуняво, то ли из-за нашлёпки, то ли из-за необратимых изменений, произошедших внутри его органа обоняния, выкрикнул Женька. — У-у… профура малая.

— Глохни, — коротко сказал Шнур, и Колотов заткнулся. — Так какого ты к нему лезла?

— Я что, раненая, ко всяким уродам лезть? Колотун, чмо, сам ко мне приставал.

Птица сглотнула густую и невероятно тягучую слюну, которая, вдруг, стала неудержимо накапливаться во рту.

— Приставал, говоришь? — голос Шнура стал тихим и шелестящим, как опавшая листва. — А ты не любишь, когда к тебе пристают?

Раздался еле слышный щелчок, и он поднял руку, в которой на мгновение ярко сверкнула узкая полоска лезвия ножа. Вместе с этим разом исчезли все звуки: шарканье ног, тихие перешептывания, возбуждённое сопение стоявших рядом мальчишек. Или все они затаили дыхание, ожидая в напряжении, что случится дальше, или у Птицы внезапно отказал слух, как это иногда бывает в минуты смертельной опасности, когда наши органы восприятия начисто утрачивают свою чувствительность, либо, наоборот, обостряются до неимоверных пределов.

— Ну так что, биксуша, — рассеял внезапную немоту всё тот же пришептывающий голос Шнура, — нравится тебе такое или нет?

Он прочертил острием ножа тонкую линию по шее Птицы, а затем приставил лезвие к щеке девочки и начал медленно вести его по направлению к уху. Птица замерла как изваяние, боясь пошевелится хоть на миллиметр. Она кожей чувствовала остроту металла, соприкасавшегося с ней, и перед глазами Лины невольно возникла их повариха Егоровна, ловко разделывающая большим ножом буханку хлеба на порционные куски. Птица очень боялась, что то же самое сейчас произойдёт с её щекой.

— Хочешь, я тебя изуродую? — сладострастно выдохнул Колька, и по его тону и выражению глаз Птица поняла, что Шнуру самому этого очень хочется.