Панкрат - Андрей Воронин Страница 17

— Что везете-то, мамаша? — поинтересовался Панкрат, когда они уже вошли в подъезд, где освещения не было и в помине. — Сыну, наверное, лакомства домашние? Угадал?

— Убили моего сыночка, — ответила ему женщина, тяжело поднимаясь по лестнице, местами обрушившейся. — Я друзьям его теперь вожу всякое — варенье, грибы…

Панкрат стиснул зубы: столько невысказанного горя было в этом усталом голосе несчастной матери.

Они поднялись на второй этаж, где женщина дважды постучала в дверь, выкрашенную бледной, почти выцветшей уже синей краской. Дерево отозвалось глухим звуком; перекрывая негромкое эхо, заметавшееся на лестничной клетке, раздались шаркающие шаги за дверью.

Щелкнул замок. Им открыл мужчина лет пятидесяти, исхудавший, но с живыми блестящими глазами.

— Ну, здравствуй, Софьюшка, — его бледные губы растянулись в широкой улыбке. — Да не стой ты, проходи! И вы, молодой человек, проходите…

Панкрат поблагодарил за приглашение и вслед за женщиной шагнул через порог в полутемную прихожую, освещенную лишь маленькой свечечкой, теплившейся в лампадке под висевшей в углу иконой, изображение на которой было не разобрать по причине слишком почтенного ее возраста.

Хозяин отступил назад, приглашая гостей снять верхнюю одежду, и радостно крикнул, обернувшись через плечо:

— Аня, выходи к нам. Софья Петровна приехала. Да не одна!

В коридор вышла женщина, кутавшаяся в пуховый платок. В полутьме нельзя было разглядеть ее лица, но когда она вышла поближе к свече и отсветы пламени разогнали сгустившийся сумрак, Панкрат увидел, что вся левая половина ее лица страшно обожжена и покрыта лоснящейся коричневой коркой. Но губы и глаза улыбались, жизнь в них не погасла.

Женщины обнялись, а хозяин протянул Панкрату сухую ладонь и сказал:

— Меня зовут Николай Палыч. А вас, молодой человек?

— Панкрат, — ответил он, с удовольствием пожимая еще не утратившую силы руку.

— Хорошее имя, — одобрительно кивнул старик. — Русское. Сейчас таких мало.

Он повернулся к женщинам — те уже о чем-то щебетали, торопясь обменяться новостями.

— Анечка, — укоризненно, но одновременно ласково, словно к малому ребенку, обратился он к жене. — Софья Петровна устала с дороги, ей бы сейчас перекусить да на боковую, верно?

Панкрат почувствовал себя лишним.

— Ну, я, пожалуй, пойду, — сказал он, берясь за дверную ручку.

Но был решительно остановлен Николаем Павловичем.

— Брось, куда тебе сейчас, на ночь глядя. Гудермес — он только на бумагах “зачищенный”, а по ночам здесь даже усиленные патрули без сопровождении бэтээров не прогуливаются.

Почему-то Панкрат подумал, что по возрасту этот мужчина мог быть его отцом. Защемило в душе — давно уже не думал о таком детдомовец Суворин.

— Оставайся, Панкрат, — резюмировал старик. — Сейчас поужинаем, чем Бог послал, а завтра, на свежую голову и полный желудок, легче будет решить все остальное.

И Суворин согласился. Женщины к тому времени уже суетились на кухне, и туда же он отнес чемодан Софьи Петровны. Потом Николай Павлович пригласил его в гостиную — комнату, в которой из мебели уцелели лишь диван, кресло без обивки и старый книжный шкаф, до отказа набитый книгами.

Старик сидел в кресле и раскуривал трубку. Хорошую, знатную трубку — это было видно сразу. Перехватив взгляд Панкрата, он усмехнулся и проговорил:

— Единственное, что у меня осталось от той, — он сделал ударение на последнем слове, — мирной жизни. Да вот еще книги…

Суворин составил компанию старику, закурив свой “Десант”. Вскоре за неспешным, скупым на эмоции мужским разговором минул час, и женщины, придя с кухни, застали их в сизом мареве табачного дыма, медленно уплывающего в открытую форточку.

— Просим к столу, — пригласила хозяйка, стараясь держаться так, чтобы Панкрат не мог видеть изуродованную половину ее лица. — Все уже готово.

Поднимаясь с дивана, Суворин случайно перехватил взгляд Николая Павловича, брошенный им на свою жену, и поразился тому, сколько невысказанной нежности и заботы было в усталых глазах этого человека. Война дважды разрушала их жизнь, оставила страшную отметину на лице его жены, но он до сих пор находил в себе силы не отчаяться, не опустить руки, оставался способным на нормальные человеческие чувства, преданным этой несчастной, искалеченной войной женщине.

Впрочем, рядом с ним она наверняка ощущала себя счастливой.

Стол оказался небогатым. В центре дымилось большое блюдо с картофельным пюре, стояла тарелка с консервированными грибами и два салата — один свекольный, другой из огурцов с крупно нарезанным укропом и сметаной. К этому прилагалась пол-литровая бутылочка “Посольской” и четыре маленькие рюмки из цветного стекла.

— Вы уж извините, что так скудно… — начала было хозяйка, но Софья Петровна бросила на нее укоризненный взгляд, и она умолкла.

— Что вы, все просто замечательно, — заверил ее Панкрат, усаживаясь напротив Николая Павловича.

Вообще-то он не пил крепких напитков, но в этот вечер решил сделать исключение. Водка, выдержанная в холодильнике не менее суток, обжигала нутро, и простая пища насыщала, как никогда. Закусывая очередную стопку терпкими, с легкой горчинкой, грибочками, Суворин думал, что ничего вкуснее в своей жизни никогда еще не пробовал.

Третью пили за тех, кто навечно остался в Чеченской земле. Софья Петровна негромко прочитала молитву, и, пока звучали ее тихие слова, обращенные к Господу Богу, Панкрат, держа на весу свою наполненную до краев рюмку, вспоминал всех тех, с кем распрощался в тот кошмарный день, когда бойцы Етуева, заранее предупрежденные о приближении “охотников”, уничтожили всю их группу в короткой и кровавой бойне буквально за пятнадцать секунд.

Память услужливо извлекла из своих тайников тот самый день…

* * *

Они шли по неглубокой ложбине, надежно скрытые плотным утренним туманом. Лагерь боевиков Етуева находился слева по ходу движения, и они вот-вот должны были выйти к его охраняемому периметру.

"Охотников” было восемь. Двое вырвались вперед, проверяя дорогу, двое висели на хвосте группы, страхуя ее от возможного преследования, четверо же двигались в центре, гуськом, сгибаясь в три погибели. Чавканье грязи под ногами бойцов растворялось в неясных утренних шорохах и подвывании ветра, шнырявшего по кустам.

Переговаривались только по рациям. Данные разведки показали, что слева, где лагерь Етуева примыкал к горному массиву, он не так тщательно охранялся, и проникновение сквозь периметр в этом месте потребовало бы устранения максимум трех охранников. Бандиты полагались, по всей видимости, на то, что со стороны гор, где к тому же располагался обрыв, дно которого терялось в тумане, не станет атаковать даже сумасшедший.