Приговор воров - Михаил Серегин Страница 17

Немалый получился бы список…

Это была смерть.

И что самое странное – как он сейчас понял, – у того, кого он убивал, было его лицо.

Это было как смотреться в зеркало в темноте.

Из-за этого, наверное, невыносимая боль.

Только почему он раньше об этом не думал?

Он выключил плитку, накрыл кастрюльку с шоколадом крышкой, положил полотенце на крышку и прошел в гостиную. Уселся в кресло, дотянулся до пульта управления и включил телевизор.

В уши ударило шипение, а глаза ослепило множество черных точек на мерцающем белом фоне.

Он с размаху стукнул по кнопке «Stop». И несколько минут сидел, сжав изо всех сил зубы, чтобы они не стучали. Сил не было даже для того, чтобы вытереть пот, заливавший ему глаза.

«Это же всего-навсего неполадки на местной станции. Тысячи раз так было, я тысячу раз этот белый экран с мерцающими точками видел…»

Положив трясущейся рукой пульт на журнальный столик, он вышел из гостиной, прошел по всему номеру, включая в каждой комнате свет. Вернулся к электроплитке и зачем-то вылил сварившийся шоколад в раковину. Несколько капель, упавших на пол, свернулись там черной кровью. Тогда он потушил свет, закрыл дверь, ведущую в комнату, и запер ее.

Потом занавесил банным полотенцем большое зеркало в прихожей и повесил наволочку на зеркало в ванной.

Закрылся в спальне и ничком упал на кровать.

«Что со мной?»

Несколько мгновений перед смертью ощущаются началом умирания. Несколько мгновений, отложившись в сознании и памяти, и определяют абстрактный до этого образ смерти; как лицо, расплывающееся в темноте, вспыхивает от нечаянного фонаря – и складки возле губ, и зажмуренные глаза отчетливо видны.

«За мою жизнь – сколько таких мгновений я пережил, безголосых смертей сколько пережил…»

И, конечно, у каждой смерти было свое лицо. Потому что каждый раз он ощущал ее приближение по-разному – скорчившись в тесной норе, а пули, стелющиеся поверху, шевелят волосы на голове; прямо по бесконечной пустой улице, вздрагивая от ощущения, что оптический прицел направлен в спину; всаживая узкий нож в податливое живое мясо – умирая ночами каждой смертью, которой уже когда-то умирал…

Он помнил, как это случилось с ним в первый раз. Нет, не тогда, когда он убил первого в своей жизни человека, – гораздо позже, когда он осознал впервые в жизни, что убил.

Это было год назад…

Он вступил в ущелье между двумя глухими железными холодными стенами. Прошел до первого поворота. Повернул туда, где, по его мнению, и находился источник подозрительных шорохов.

Вот, вот… еще несколько шагов.

Внезапно он услышал тишайший хриплый шепот совсем рядом. В двух шагах буквально. Кажется, за следующим поворотом:

– Время?

– Все.

«Что за странный диалог? Не понимаю смысла».

А понял он смысл, когда до него долетела следующая фраза, но не оттуда долетела, откуда первые две, а сзади. Фраза позади него родилась, голос, донесший ее, прямо за его спиной прозвучал:

– В клетке!

Он моментально обернулся – сработал инстинкт самосохранения – и бросился на землю. Под ноги предполагаемому неприятелю.

Примерно за четверть секунды до того, как его руки коснулись промерзшей почвы, над головой его грохнул выстрел, осветив на миг оказавшиеся грязно-зелеными шершавые стены гаражей.

Вслепую, уже лежа на земле, он выбросил вперед руки и наткнулся ими на чьи-то ноги.

Понимая, что медлить нельзя, что следующая пуля того, кто так неожиданно отрезал ему путь к отступлению, наверняка достигнет цели, он сжал ткань штанин в горсти и изо всех сил дернул на себя. Грянул второй выстрел, и раздалась вслед за ним матерная брань.

Пуля, ушедшая вверх, цокнула о металлическую стену гаража, а человек, пославший ее, грохнулся на землю.

Сзади него послышались голоса двух человек, и он, изогнувшись змеей, вполз на барахтающееся тело и, нащупав мокрое и страшно холодное лицо, размахнулся и ударил рукоятью пистолета в лоб.

Тело перестало извиваться, оно стало податливым и неожиданно тяжелым.

Шорох. Голоса сзади.

Он обернулся и несколько раз выстрелил почти наугад в расплывающиеся на фоне темного неба силуэты. Родился стон, забился в ущелье гаражей и умер.

Исчез один силуэт.

Второй – мелькнул и пропал там, откуда появился.

«Так, все, надо сваливать отсюда. Скинуть ствол куда-нибудь и свалить как можно дальше. Заказ я провалил. Меня засекли и едва не убили. Провалил заказ. Не убил того, кого должен был убить. Самый лучший киллер на земле провалил свой заказ. Первый раз в жизни. И, наверное, последний. Хочется верить».

Он вскочил на ноги. Быстрее отсюда.

Вдруг – он только два шага сделал по тому же пути, по которому пришел сюда – тусклый свет, падающий из окон здания, заслонил кто-то.

«Кого еще черт несет?»

И перещелкнулся вдруг тугой затвор чужого пистолета, и он вскинул свой «магнум» и нажал на курок, чтобы опередить чужую пулю-дуру.

Бах!

Прогал между гаражами снова стал свободен, только видно было немного под светом из окон, как оседал, скользя спиной по железной стене и скрюченными мертвыми пальцами скребя шелушащуюся краску, чей-то труп.

Все, теперь быстро отсюда, пока тревогу не подняли.

Он вылетел из страшного гаражного ущелья, на ходу засовывая «магнум» в кобуру под мешковатым пиджаком. Оглянулся – нет никого. Хотя в чреве здания, где находился тот, кого он должен был убить, кажется, рождается уже тревога – тени быстрее замелькали в освещенных оранжевым светом окнах, и послышался чей-то испуганный визг, приглушенный каменными стенами.

Кто-то шагнул к нему сзади, он рванул кобуру, но… никого не было. Только все еще оседал на землю труп, почти невидимый в ущелье гаражей.

Он заглянул трупу в глаза – и белый молочный свет ослепил его и, сковав движения, бросил его – ослепленного – на промерзшую землю, густо покрытую ледяной крошкой…

* * *

… на промерзшую землю, густо покрытую ледяной крошкой, грохнулся и разлетелся вдребезги плоский, как плитка шоколада, каменный строительный блок.

И тотчас страшной силы ветер обрушил на него режущие струи ледяных осколков, словно крупную соль из вспоротого ножом мешка. И веяло непереносимым ужасом от шуршащих друг о друга осколков. Страх поднял его с земли, и бешено налетевшая ледяная крошка вспорола его тело и вмиг спустила с него всю кожу.

Ничего не видя, кроме чьих-то бесчисленных белесых глаз, прищурившихся на него отовсюду, он побежал, стараясь держаться спиной к смерти.