Повелитель бурь - Андрей Воронин Страница 16

— Фантастика! — воскликнул репортер. — Но что же мешает широкому применению этого чудо-прибора?

Пожарник сделал печальное лицо и пожал огнеупорными плечами.

— Боюсь показаться однообразным, — сказал он, — но ответ остается прежним: недостаток финансирования. Ну и еще всевозможные бюрократические препоны. А тем временем некоторым нашим расчетам приходится возить воду за десятки километров. Мы используем авиацию, ежедневно сжигаем сотни тонн горючего, тратим тысячи человеко-часов на то, с чем превосходно справился бы хороший затяжной дождь. То, что льется из наших брандспойтов, только с виду кажется водой. По своей стоимости эта субстанция приближается к высококачественному бензину. Мы попросту бросаем деньги на ветер — вернее, в огонь, — в то время как от нас требуются самые решительные действия.

— Оратор, — проворчал Дмитрий Алексеевич. — Трибун, мать твою… Видала Цицерона? — обратился он к жене.

Та пожала красивым плечом.

— А что? По-моему, он прав. Да ты же сам мне это сто раз говорил, и почти теми же словами. Не понимаю, чем ты недоволен.

— Да как ты не поймешь! — взорвался Дмитрий Алексеевич. — Я говорил это тебе! Тебе, а не в камеру! Это же разные вещи!

Он снова налил себе водки и выпил, как лекарство. Его пухлые щеки раскраснелись, на лбу выступила нездоровая испарина, шея над воротником рубашки приобрела кирпичный оттенок.

— Популизм, — тоном ниже проворчал он. — Хуже нет, когда официальное лицо, представитель власти начинает принародно заниматься какими-то разоблачениями, выпендривается, выносит сор из избы… Делом надо заниматься, а не языком болтать, тогда и будет порядок.

— Ну, не знаю, — сказала жена. — Не хочу с тобой спорить, но, согласись, тебе не пристало обвинять Максима в бездействии. Ты сидишь у себя в кабинете и перебираешь бумажки, а он тем временем идет в огонь.

— Тьфу, — с горечью промолвил Дмитрий Алексеевич. — В огонь он идет… Морду себе пеплом любой дурак может испачкать. Я же говорю, популизм чистой воды. Вот уж не думал, что даже ты на это клюнешь. Чертов прощелыга, авантюрист! Ты хотя бы понимаешь… — Он оборвал себя на полуслове и безнадежно махнул рукой. — А, что ты можешь в этом понимать!

— Ничего, — невозмутимо ответила жена. Голос у нее был чистый, хорошо поставленный и как нельзя лучше соответствовал ее внешности — яркой, идеально сохранившейся, но какой-то замороженной. — Ни-че-го! — повторила она по слогам. — И понимать не хочу. Твоя работа — не моего ума дело…

— Естественно, — испытывая почти непреодолимое желание затеять ссору и тем самым хоть на ком-нибудь сорвать злость, сварливо перебил ее Вострецов. — А то как же! Зачем это тебе — разбираться в моих проблемах? Ты и без того живешь как в сказке. Вернее, как в анекдоте. «Откуда ты деньги берешь?» — «Из тумбочки». — «А в тумбочку их кто кладет?» — «Я». — «А откуда ты их берешь?» — «Так из тумбочки же!»

Он чувствовал, что напрасно затеял этот разговор. Жена тут была ни при чем, и попрекать ее деньгами, пожалуй, не стоило. Равновесие в их семье было достаточно устойчивым, и все-таки Дмитрий Алексеевич чувствовал, что так некстати пришедший ему на ум старый еврейский анекдот запросто мог это равновесие нарушить. Раньше он никогда не опускался до столь мелочных оскорблений, но сегодня в него будто дьявол вселился. Виновата в этом была жара, да еще вездесущий дым, но Вострецов отлично понимал, что если жена решит отомстить, то отомстит она не жаре и не дыму, а ему, Дмитрию Алексеевичу Вострецову. Мстить жена умела просто превосходно, коготки у нее были острые, и при этом ей всегда удавалось каким-то непостижимым образом сохранять хладнокровие и манеры великосветской дамы.

И она отомстила.

Обычно она давала вареву хорошенько отстояться в горшке и наносила ответный удар спустя несколько часов, а то и дней, когда Дмитрий Алексеевич уже забывал о ссоре и не ожидал нападения. Но сегодня акция возмездия последовала незамедлительно — очевидно, жара и дым дурно повлияли не только на Дмитрия Алексеевича.

— Право же, — своим кристально чистым контральто произнесла жена, — ты сегодня превзошел самого себя. Можно подумать, ты ему завидуешь. Но поверь, на его месте и в его наряде ты смотрелся бы просто смешно.

Дмитрий Алексеевич подавил острое желание грохнуть ножом и вилкой об стол и медленно, словно боясь что-то расплескать, откинулся на спинку стула. Немного успокоившись, он взглянул на жену, и в этом взгляде сквозило откровенное любопытство, как будто господин Вострецов только что узнал о своей супруге что-то непристойное. Жена выдержала его взгляд, умудрившись сохранить при этом спокойствие и невозмутимость. Дмитрий Алексеевич беззвучно хмыкнул, налил себе еще водки и переключил внимание на экран.

Предмет их спора уже успел уступить свое место перед камерой какому-то грузному и нескладному субъекту с большой лысиной и длинным унылым носом. Перескакивая с пятого на десятое, субъект излагал общий принцип действия какого-то прибора, который он называл генератором туч. Очевидно, это был тот самый изобретатель, о котором минуту назад упоминал предыдущий герой репортажа. Камера скользнула по небольшому серому жестяному параллелепипеду, утыканному какими-то шкалами и переключателями, — надо полагать, это и был хваленый прибор. Изобретатель косноязычно плел что-то про биополя и электрические импульсы, способные эти биополя изменить, придав им заранее заданные свойства. Дмитрий Алексеевич спокойно пропустил всю эту белиберду мимо ушей: он ждал главного вопроса, ради которого кое-кто, похоже, и затеял данное представление. Вопрос этот касался, естественно, стоимости изобретения; в свой час он был задан, и ответ на него был единственной фразой, которую изобретатель сумел произнести четко. Дмитрий Алексеевич старательно запомнил сумму, удержавшись от искушения записать ее на салфетке, спокойно закончил ужин, вежливо поблагодарил жену и удалился в маленькую спальню, которая служила ему кабинетом. Здесь он включил компьютер и в течение полутора часов производил какие-то сложные подсчеты.

Закончив работу, он некоторое время задумчиво смотрел на покрытый столбцами цифр экран, потом распечатал результат и тщательно уничтожил файл. Распечатку он бережно сложил вчетверо и засунул во внутренний карман своего рабочего пиджака, стараясь не думать о том, что его действия лишены какого бы то ни было смысла: к какому бы выводу он ни пришел, что бы ни решил в результате своих размышлений, это уже ничего не меняло. Машина была запущена, и остановить ее Дмитрий Алексеевич уже не мог.

* * *

Дмитрию Алексеевичу Вострецову грешно было жаловаться на судьбу: проблему, которая уже давно не давала ему ни сна, ни покоя, он нажил по собственной инициативе, и винить в своих бедах ему было некого, кроме себя самого. Да и бед настоящих у него, по сути дела, не было, имелась одна проблема, и звали эту проблему Максимом Юрьевичем Становым.

Макса Станового Дмитрий Алексеевич знал с детства, лет, наверное, с десяти, если не с восьми, и уже тогда Становой был законченным шкодником — не пакостником, а шкодником — веселым, изобретательным, хотя и не всегда безобидным. Вечно ему не сиделось на месте, вечно он куда-то спешил и что-то затевал, казалось, внутри у него на бешеных оборотах работает какой-то моторчик. Он никогда не бегал, не прыгал и не орал во все горло просто так, от избытка энергии, как это делают другие мальчишки. Его энергия всегда текла по вполне определенному руслу и была направлена на решение конкретных задач. Но что это были за задачи!