Охота на медведя - Петр Катериничев Страница 15

— Он разбирается в людях. — На губах Бориса Михайловича мелькнуло подобие улыбки. — По крайней мере, он так думает. У него хороший советник — Савин Валентин Сергеевич.

— Я о нем слышал.

— Не говори: «самое хорошее».

— Он был удачлив на бирже.

— В нашем деле одной удачи мало.

— Но лучше, когда она есть.

— Соберись, Гринев. Сейчас ты должен сделать так, чтобы клиент просто летал! Ведь мы будем продавать ему воздух.

В комнате для переговоров расположились вчетвером: Никита Николаевич Борзов, моложавый человек с умным, упрямым взглядом серых глаз, его помощник, Валентин Сергеевич Савин, Чернов и Гринев.

Гринев был скор, обаятелен, вдохновенен. Он жестикулировал, постоянно обращался к графикам, снова говорил — страстно и увлеченно. Валентин Сергеевич время от времени кивал и говорил несколько слов, размеренно поясняя патрону отдельные пассажи слишком эмоционального Гринева.

Борис Михайлович выбрал глубокое гостевое кресло и застыл недвижно, как обряженный монумент, лишь время от времени кивая — то ли поддерживая так беседу, то ли просто в такт своим собственным мыслям. Он казался лицом вовсе незаинтересованным, а его спокойствие словно возносило его над сделкой и тем — рождало уверенность в ее непременном успехе. Закончил Гринев просто:

— У меня все.

В комнате повисла пауза. Она продолжалась минуту-другую, пока напольные часы в углу не заскрежетали и не пробили получас. Борзов заговорил спокойно:

— Мне нравится ваш проект, Олег Федорович. Он изящен, эффектен и малую толику безумен. А потому имеет шанс на успех. Но... рисковать такими деньгами только под вексельное поручительство конторы...

— Вы же понимаете, Никита Николаевич, любая перестраховочная компания потребует такие проценты, что...

— Я понимаю.

— К тому же это будет утечка. А в свете предстоящей игры...

— Возможной игры, господин Гринев. Пока только — возможной.

— Я готов подписать личное поручительство. Аваль.

Гринев пододвинул к себе вексель, расписался, передал Борзову. Савин подхватил его, словно падающий кленовый лист, на лету и упрятал в папку.

Наклонился к уху патрона и что-то горячо зашептал.

Борзов посмотрел в глаза Гриневу, произнес, приподняв уголки рта в оскале, весьма отдаленно напоминающем улыбку:

— У вас светлая голова, Олег Федорович. Будем считать ее надежной гарантией вложенного капитала.

Вынул из внутреннего кармана коллекционный «Паркер», подвинул к себе бумаги из папки, услужливо раскрытой Савиным, поставил размашистый росчерк.

— Деньги переведут сегодня на указанный вами счет. С чего думаете начать, Олег Федорович?

— Слухи.

— Ну что ж, разумно: слухи вещь куда более упорная, чем факты.

Утром следующего дня Гринев чувствовал себя как именинник. Приглашенный Том на мгновение округлил глаза под толстыми линзами очков: галстук от Версаче совершенно не соответствовал деловому костюму Гринева, точно так же, как не соответствовал весь его вид — вид разудалой бесшабашности.

— Мы сегодня делаем что-то особенное... босс?

— Вот именно, Томас. Смотри сюда. — Гринев подвинул клерку несколько листков. — Биржа откроется ровно через пять минут, и ты начинаешь ме-е-едленно и аккуратно скупать акции вот этих предприятий. Сначала тех, что подчеркнуты красным, потом — желтенькие, потом — синенькие.

— А зеленые? — Том сделал пальцами характерное движение, словно перетирая новенькую купюру.

— Зеленые мы с тобой получим потом.

— В каких объемах скупаем?

— В предлагаемых. Но! — Гринев поднял вверх указательный палец.

— Помню. Оч-чень медленно и оч-чень аккуратно.

— Очень-очень-очень аккуратно.

— А все-таки, Олег, какими средствами мы...

— На счетах конторы сейчас где-то семь лимонов зелени. Вот и работай пока этим.

— Пока?

— Да. Можешь слить деньги до копечки. До центика. Но чтобы через неделю, максимум полторы, мы имели весомые пакеты всей этой лабуды.

Том вытянулся шутливо:

— Яволь, герр оберет.

— Действуй.

Олег подошел к окну, напевая: «Бывает все на свете хорошо, в чем дело, сразу не поймешь...» Подошел к шкафу, сбросил официальный пиджак, надел другой, стильный и несколько вычурный, скорее подходящий человеку искусства, чем финансисту, открыл стол, вынул доллары, загодя разделенные на тонкие пачки, уложил каждую в конверт плотной бумаги и спрятал толстую стопу конвертов во внутренний карман.

Гринев вышел из конторы, легкомысленно болтая портфелем, словно прогуливающий второклассник.

— Далеко едем? — спросил несколько озадаченный водитель.

— Общаться с прессой.

— Не мое дело, Федорович, но только к прессе хорошо бы... посолиднее.

— Господа писаки народ творческий, но денежки любят. Я похож на финансиста?

— Да сейчас... не очень.

— Что и требовалось. А статьи заказывать надо. С человека денег наши неподкупные три шкуры снимут и уверят, что сделали ему одолжение. А с игрока что взять? Да еще выряженного этаким Буратино? Только то, что предложит. И то — сразу, потому что потом денег у него не будет. Силен я в психологии?

— Время покажет.

Автомобиль припарковался в центре Москвы, у здания издательского холдинга.

Олег выудил из кармана закатанную в пластик карточку солидного издания, закрепил на лацкане и прошел мимо охраны к лифтам.

Кабинет был завален пачками бумаг. В кабинете располагалось три стола, но на месте оказалась только одна дама лет сорока с больши-и-им хвостиком.

— Елена Станиславовна, как славно, что вы меня дождались, — обратился к ней Гринев.

Елена Станиславовна беспокойно погасила сигарету в пепельнице, подняла на Олега строгий взгляд:

— Что у вас?

— Обещанная сенсация. Вот бумаги по пятнадцати предприятиям. Их реальные балансовые отчеты. Кое-кто хочет их обанкротить...

— ...И прибрать к рукам?

— Гораздо хуже. Похоже, предприятия вообще собираются закрывать и демонтировать. Этот проект обсуждается в кулуарах, — Олег поднял взгляд к небесам, — пока очень глухо, но есть все основания полагать, что слухи не пустые.

Елена Станиславовна бегло просмотрела документы, нахмурилась, взглянула на Гринева, словно завуч на проштрафившегося ученика:

— А как же рабочие? Там же целые города!

Олег развел руками.

— Я с этим разберусь. Теперешнее правительство совершенно одиозно и потеряло всякое чувство меры, — поставила диагноз Елена Станиславовна.