Всегда летальный диагноз - Михаил Серегин Страница 15

– Значит, вы утверждаете, что пьянствовали на работе? – сказал я, чтобы скрыть охватившее меня смущение.

– Да! Пьянствовал! – воскликнул он тоскливо. – Вы никогда не слышали о пьяницах? Да что вы понимаете! – Он схватил себя за волосы. – Но если об этом узнает Миллер – я погиб! Я и так уже вишу на волоске.

– Успокойтесь, – сказал я, захваченный новой идеей. – От меня Миллер ничего не узнает. Вот будет ли только молчать та медсестра?

– Татьяна – добрый человек, – глухо сказал Груздев. – Она никогда ничего не расскажет.

– Будем надеяться, – ответил я. – Но услуга за услугу. Скажите мне, кто, по-вашему, мог организовать это убийство?

– Послушайте, – стараясь говорить убедительно, начал Груздев. – Я никогда и ни от кого в клинике не слышал ни одного слова об убийствах. У нас тихое место. Мы возвращаем людям красоту.

– Ну да, самая гуманная профессия, это я знаю! И однако факт налицо. Я попытаюсь поставить вопрос конкретнее. Вы знаете о существовании «блатной» палаты?

– Да, знаю, – ответил Груздев. – Но это чисто формальное определение. Своего рода больничный фольклор. Просто этой палатой занимается лично Миллер. Он сам проводит лечение своим хорошим знакомым. Или нужным людям. Но они так же платят деньги и обслуживаются точно так же, как и остальные пациенты.

– А пациент Краснов из тридцатой палаты вам знаком?

Николай Петрович никак не отреагировал на это имя.

– Не слышал такой фамилии, – равнодушно сообщил он. – Тридцатую палату ведет другой врач.

– А вы можете достать историю болезни этого человека?

Груздев подозрительно посмотрел на меня.

– Достать – это значит выкрасть? – уточнил он.

– Скажем, изъять, – предложил я.

– Почему бы вам самим тогда не изъять? – немного язвительно произнес он.

– Мне не хотелось бы спугнуть кое-кого раньше времени, – объяснил я.

Груздев потер лоб. Хмель из него постепенно выходил, и он впадал в нервозное и депрессивное состояние.

– А если я откажусь, – почти безнадежно сказал он, – вы настучите на меня Миллеру?

– Вы догадливы, – похвалил я. – Но это же чистой воды шантаж! – с упреком сказал Груздев.

– Да, это чистой воды шантаж! – твердо ответил я.

Груздев, придерживаясь за стену, поднялся – колени его хрустнули. Похоже, мой коллега давно махнул рукой на свою физическую форму.

– Давайте вернемся в кафе! – взмолился он. – Если я сейчас не выпью, у меня лопнет голова!

– В принципе я не возражаю, – сказал я, вставая вслед за ним. – Но вы так и не ответили.

Мы поднялись по ступеням и вошли во двор. Накрапывал мелкий дождик. Груздев поежился и глубже запахнул ворот пальто.

– Какая история болезни вас интересует? – спросил он. – Краснова из тридцатой?

– Да. Ее должны, наверное, сдать в архив. Ведь сегодня ночью он исчез из больницы. И еще хотелось бы взглянуть на историю болезни «блатного» пациента…

– А вот это не получится! – отрезал Груздев. – Все, что связано с его пациентами, Миллер хранит у себя в сейфе. Лезть туда – это самоубийство!

– Но вы хотя бы знаете, кто лежит в этой палате? – спросил я. – Все-таки больница. Все свои, шила в мешке не утаишь…

– В каждой больнице есть свои неписаные законы, – сурово сказал Груздев. – У нас не принято совать нос в дела шефа. Это не наш бизнес.

Чем ближе мы подходили к кафе, тем быстрее и нетерпеливее делался его шаг. Кажется, он намеревался сполна вознаградить себя за перенесенное потрясение и потерю кепки. Но мне не улыбалось снова торчать в гнусной забегаловке среди патлатых тинейджеров.

– Хорошо, Николай Петрович, – строго сказал я. – Вы мне очень помогли. Я надеюсь, содержание этой беседы останется между нами. А завтра я заеду к концу рабочего дня в клинику – постарайтесь к этому времени раздобыть историю пациента Краснова.

– Я попробую, – пробурчал Груздев, пряча глаза.