Черный квадрат - Андрей Дышев Страница 15

Мужчина в костюме, туфлях ничком лежал на кровати поверх одеяла. Левая его рука безжизненно свисала с кровати, правой он обнимал лежащую рядом подушку. Галстук, перекрутившись, длинной косой стелился по спине. Сдавленный негромкий хрип и выразительный запах не оставляли у меня сомнений. Мужчина был сильно пьян.

Я подошел к двери, повернул латунную ручку и выглянул в темный холл. Стандартная «трешка» с частично сделанным евроремонтом. Ковровое покрытие под ногами, светлые, выделяющиеся картинной рамкой дубовые плинтуса, напольная ваза с корявой сухой веткой, невыразительные пейзажики на стенах…

Вторая комната, поменьше, напоминала рабочий кабинет. Я зажег бра, прошел к столу, провел ладонью по стопкам бумаг, полистал настольный календарь, крутанул пальцами странную игрушку-карусель, где малахитовый зеленый удав догонял мраморного кролика, пробежал глазами по книжным корешкам с заголовками «Судебная экспертиза», «Справочник по криминалистике», «Уголовный кодекс РФ»…

В третьей комнате не было вообще никакой мебели, кроме развесистого фикуса в большом кашпо, похожем на оплавленный огарок свечи.

Кухню, ванную и туалет я не стал осматривать и вернулся к спящему. Зажег настольную лампу, сел на край кровати, словно рядом с больным другом. От Тарасова несло как из ресторана перед закрытием. Свет от лампы падал ему на глаза и, наверное, причинял страдания. Он морщил и без того морщинистое, одутловатое лицо, шевелил губами, крутил головой, елозя щетинистой щекой по простыни. На вид ему было лет пятьдесят. Волосы густые, с сединой. Крупным чертам лица, казалось, было тесно на голове, и для лба не осталось места, потому светлые, жиденькие брови едва ли не сливались с седым чубом. Тарасов дернул ногой, и с туфли сорвались капли воды. Его обувь была мокрой, похоже, он недавно пришел с улицы.

— Викуль! — негромко простонал Тарасов, не отрывая глаз. Набрался сил и капризно повторил: — Викуля!

Я ничем не мог облегчить состояние Тарасова, кроме как приложить к его горячей щеке холодный ствол «Макарова». Он открыл дурные, красные, со слизью в уголках глаза и посмотрел на меня.

Добрый вечер, — сказал я и оттянул курок.

Что?! — дернул головой Тарасов. — Ты кто?! Что такое?..

Врагу бы я не пожелал такого состояния. «Хозяина» мутило. Ему трудно было собраться мыслями. Наверное, я плыл перед его глазами, потому что зрачки метались из стороны в сторону. Он привстал, упирась дрожащими руками в спинку кровати, тряхнул головой и поморщился.

— Мне плохо, — выдавил он из себя. — Кто ты такой?.. Где Вика?..

Я пожал плечами.

Не знаю.

Уйди… —простонал Тарасов. — Мне очень плохо. Что ты тут делаешь?

Ты меня искал, — ответил я, испытывая нестерпимое отвращение и дурея только от одного запаха. Встал с кровати и сел в кресло напротив.

Я никого не искал! — с болью в голосе произнес Тарасов. — Пошел вон!..

Я Кирилл Вацура.

А?! — вскинул голову Тарасов и уставился на меня испуганными глазами. — Ты… Откуда ты здесь взялся?

Влез через балкон.

Тарасов слишком страдал от отравления алкоголем, чтобы до конца прочувствовать ситуацию. Он опустил ноги на пол, обхватил голову руками и простонал.

— Как мне плохо, — прошептал он. Вдруг вскочил и, пошатываясь, задевая стулья, кинулся на балкон. Я видел, как он вывалился на веранду и, раскидывая в разные стороны одеревеневшие простыни, просунул голову в форточку. Его рвало страшно и гадко. Звук, напоминающий рев голодной пумы, разлетался над Востряковским проездом. Тарасов кряхтел, плевался, и его длинные ноги подгибались всякий раз, когда начинался новый спазм. По потолку вдруг застучали, и я услышал доносящийся сверху, из соседней квартиры, приглушенный женский крик.

Мысленно посочувствовав жильцам дома и отравленному Тарасову, я встал с кресла и подошел к маленькому столику с зеркалом, нашел флакончик с духами и, свинтив крышку, увлажнил у себя подносом. Крепкий запах жасмина заглушил вонь перегара и рвоты.

Я поставил флакончик на прежнее место, перебрал коробочки с кремами и пудрами, взял тяжелую шкатулку из полированного камня и поднял крышку. Словно виноградную гроздь, вытащил спутавшийся тяжелый комок бижутерии, цепочек, бус. Встряхнул его и сразу увидел знакомый предмет: золотой медальон с изображением головы в римском шлеме легионера на толстой крученой цепочке. Эта штука принадлежала Анне и входила в ее долю сокровищ.

Я намотал цепочку на руку. Тарасов, тяжело дыша, словно только что закончил трудную работу, появился в дверях лоджии.

— Не надо было мне пить этот мартини, — произнес он, вытирая рот простыней. — Как чувствовал, что подделка…

Он замолчал. Прижимая руку к животу, покачивался, медленно крутил головой, глядя то себе под ноги, то на меня.

Это правда? — спросил он.

Что ты имеешь ввиду?

Ты Вацура?

Я кивнул. Тарасов со стоном вздохнул и пробормотал:

— Лучше бы ты пришел в другой раз.

Извини, — с пониманием развел я руками. — Я не знал, что именно сегодня ты так нажрешься.

Чая, — прошептал Тарасов. — Надо выпить много чая… Я тебя попрошу… Мне самому не под силу… Завари чай. Там, на кухне, в верхнем шкафу, и заварка, и чайник. Только покрепче. Чтоб как деготь…

Что за манера у человека — разговаривать так, словно перед ним безнадежный кретин. Неужели он надеется, что я оставлю его одного на несколько минут?

Я начал вскипать. То слабое чувство жалости, которое я испытывал к Тарасову только что, развеялось без следа. Я подошел к нему и подсунул к носу кулак с намотанной на него цепочкой.

— Откуда это у тебя?