Меченные злом - Виталий Гладкий Страница 14

Дома Саюшкина ждали неприятности. В образе его сожительницы Верки. Когда-то она была весьма недурна, что отразилось на ее характере. Верке уже стукнуло тридцать пять, но она до сих пор мыслила себя шестнадцатилетней и выпендривалась словно кинозвезда.

Верка даже вещи подбирала согласно своему мнимому возрасту. Сегодня Верка была одета в блузку, которая мало что скрывала, и обернутый вокруг худых бедер крохотный лоскут материи называющийся юбкой.

– Негодяй! – Верка швырнула в него диванной подушкой-думкой. – Все твои обещания – пустой звук!

– Ты чего бузишь? – искренне удивился Леха.

Он и впрямь не чувствовал за собой никаких провинностей.

– А то ты не знаешь! – Верка с вызовом подбоченилась. – Обещалкин чертов!

Леха быстро отступил на безопасное расстояние, потому что Верка опять начала искать, чем бы в него запустить. Вор хорошо знал, что когда она в гневе, то в его голову может полететь не только мягкая подушка, но и утюг.

– Остынь, подруга! – придав голосу властность, сказал Саюшкин. – Говори толком, что случилось?

– Ничего! – отрезала Верка. – Кроме того, что сегодня вечером мы должны были пойти на ансамбль "Золотое кольцо". Ты опоздал. – Она достала из сумочки две смятые бумажки, бросила на пол и с садистским выражением на густо накрашенном лице начала на них топтаться и шоркать ногами. – Такие дорогие билеты – и пошли коту под хвост! В этом ты, ты виноват! Мерзавец!!! – Она совсем взъерепенилась. – Я… я уйду от тебя! Сволочь, гад, всю жизнь мне испортил! Натерпелась!

– Заткнись, зараза! – вспыхнул и Леха. – Мне сейчас не до ансамблей. Не нравится жить под моей крышей – катись на все четыре стороны.

– Что-о!? Это… ты… мне говориш-шь!? – Верка зашипела, словно рассерженная кошка.

– А кому же? Кроме тебя, здесь никого нету, – грубо ответил разозлившийся Саюшкин. – Ко всему прочему, таких дур, как ты, нужно еще поискать. Что глаза вытаращила? Вали отсюда! А полезешь на рожон – зубы выбью.

Верку заклинило. Она никогда не видела Леху таким обозленным и жестким. Не обращая на нее ни малейшего внимания, Саюшкин лихорадочно искал джинсы и куртку потеплее.

Ему предстоял ночной выход, а вечера уже стали прохладными.

– Леш, а Леш! – через некоторое время робко окликнула Верка своего "ненаглядного", когда окончательно поняла, что на этот раз ей не светит одержать победу в семейной баталии. – Ты… куда?

– Туда! – злобно буркнул Леха. – Не твое собачье дело. Ты еще здесь?

Но Верка и не думала уходить. Она никак не могла понять, чем объясняется такая разительная перемена, случившаяся с ее обычно добродушным и покладистым дружком.

Сдавшись на милость победителя, сожительница Саюшкина с неожиданной робостью, едва не на цыпочках, пошла на кухню, но тут же изменила свое решение и заперлась в ванной, где дала волю слезам. Верку душила обида. И вовсе не потому, что Леха обозвал ее разными нехорошими словами. А из-за того, что она проиграла схватку по всем статьям.

Уходя, Саюшкин с такой силой грохнул дверью, что посыпалась штукатурка. Выглянув в прихожую, Верка скрутила ему вслед кукиш и выругалась так длинно и виртуозно, что ей позавидовал бы даже старый морской волк. Но Леха ее прощального "привета" уже не слышал.

Он шел к Кроту. Это был очень странный и скрытный тип, о котором даже ушлые деловые мало что знали. Когда-то, в конце брежневских времен, Крот погорел на крупной афере с нержавеющей сталью, которую, минуя все кордоны, левым путем гнали вагонами в республики Средней Азии за наличный расчет. Ему светила стопроцентная "вышка" без смягчающих обстоятельств. Как Кроту удалось выкрутиться, не имели понятия даже высокопоставленные сотрудники местных правоохранительных органов.

Крот кантовался на зоне в аккурат до перестройки и вышел на свободу, когда появились первые кооперативы, едва не с ореолом мученика, пострадавшего от коммунистического режима из-за недюжинной деловой хватки. Свою кличку он получил в местах не столь отдаленных, где его снабженческие таланты были оценены по достоинству. Он мог достать что угодно и буквально из-под земли.

К удивлению людей, знавших Крота (а если по паспорту, то Бубенцова Илью Львовича), он не бросился в хорошо знакомый ему мир наживы и чистогана, а засел в домике своей матери и затаился как революционер-подпольщик. Позже, когда развалился Союз, Крот купил себе квартиру в центре, где его застать было достаточно трудно, так как Илья Львович колесил по всему СНГ и даже по странам дальнего зарубежья непонятно с какими целями. Никто не знал, чем он занимался, но деньги у него водились – очень большие деньги.

Когда начали создаваться бригады братвы и рэкет взял под контроль практически все фирмы, предприятия и рынки, Бубенцов тоже попал в поле зрения "народных контролеров". И не потому, что включился в легальный бизнес, а из-за своих прежних "заслуг". О нем (вернее, о суммах, которыми ворочал Илья Львович) вспомнил бывший его сослуживец, к тому времени превратившийся в местного авторитета. Наверное, он небезосновательно полагал, что Крот, несмотря на все конфискации, кое-что припрятал и на черный день. Не долго думая, авторитет послал своих мордоворотов к Бубенцову, чтобы они как следует потрясли подпольного (как он считал) миллионера и заставили платить дань.