Большая игра Слепого - Андрей Воронин Страница 13

Он понемногу начал приторговывать национальным достоянием, помогать переправлять за границу антиквариат, картины, иконы, церковную утварь – словом, все то, на что там, на Западе, был большой спрос. А если есть спрос, значит, будет и предложение. И постепенно, шаг за шагом, Шелковников втянулся в преступный бизнес.

Надо сказать, отставной майор приобрел вес в среде торговцев и тех, кто крутился около их дел. Он сильно не светился, прекрасно умел обойти все ловушки, которые устраивали наши ,органы – таможня, ФСБ, ФСК, – умудрялся обманывать и недремлющих сотрудников Интерпола.

Дела его быстро пошли в гору. Шелковников поменял свою двухкомнатную «хрущобу» на окраине Москвы и перебрался в центр, на Цветной бульвар, в четырехкомнатную квартиру. Отделал ее так, как это может позволить себе лишь очень состоятельный человек. Естественно, он продолжал работать, числился в нескольких фирмах, связанных с выставочной деятельностью и искусством, в качестве консультанта, давал весьма умные советы, за которые и получал деньги, а также часто выезжал за границу, чтобы вести переговоры с принимающей стороной.

При его участии проводились довольно крупные художественные акции: например, выставки московских авангардистов в Париже, в Лондоне, в Цюрихе, выставки русского антиквариата из запасников государственных музеев и многое другое.

В фирмах Шелковников был человеком просто-напросто незаменимым. Но то была его официальная деятельность, так сказать, прикрытие, которое больших денег не приносило. На самом же деле Павел Павлович, выезжая за границу, встречался с теми, кто интересовал его лично, а таких имелось немало. Кому-то требовалась в коллекцию икона XIV-XV века Новгородской школы, кому-то нужен был крест, а кому-то картина… В общем, заказов хватало.

Комиссионные за эти услуги Павел Павлович получал довольно-таки щедрые, в двух зарубежных банках на его имя были открыты счета, и туда постоянно поступали деньги, а картины и иконы попадали в руки тех, кто их заказывал. Все в настоящей жизни отставного майора КГБ вполне устраивало. Жил он безбедно, имел возможность позволить себе то, о чем многие могли только грезить в сладких снах.

Более двух лет назад, во время одной из командировок, в Амстердаме, куда он прилетел в качестве консультанта московской фирмы со звучным названием «Аре рашн», его пригласил поужинать в очень дорогой ресторан один знакомый галерейщик, пожилой седовласый мужчина. Павел Шелковников приглашение принял, тем более что вечер у него оказался свободным, никаких серьезных встреч и дел не предвиделось.

Это был очень дорогой рыбный ресторан. Галерейщик пришел не один – Павла Павловича в этом ресторане познакомили с Гансом Отто фон Рунге, самым настоящим немецким бароном.

– Гутэн абэнд.

– Гутэн абэнд.

– Очень рад…

– Я тоже…

Завязался оживленный разговор. Павел Павлович Шелковников хорошо говорил как по-английски, так и по-немецки. Сказывалось образование – высшая школа КГБ. Галерейщик, познакомивший Ганса Отто фон Рунге с господином Шелковниковым, сославшись на неотложные дела, откланялся как раз в тот момент, когда беседа между Шелковниковым и Гансом фон Рунге плавно перешла на темы искусства.

– А вы помните?

– Я сам видел эту картину, держал ее в руках.

– Но она же спрятана от всего мира!

– У меня были возможности.

– А теперь?

– И теперь есть…

Разговор перескакивал с одной темы на другую.

Барон оказался человеком сведущим. Он был лет на двадцать старше Павла Павловича, поэтому мог позволить себе довольно-таки критические высказывания о том, что сейчас делается в изобразительном искусстве.

– Современные художники…

– Я бы не стал объединять их под одной крышей, под одним ярлыком.

– Я говорю о настоящих художниках, потому и позволил себе…

Шелковников, будучи человеком достаточно прозорливым, понимал, что встреча подготовлена не зря, что он нужен барону не для праздных разговоров об искусстве. Скорее всего у Ганса фон Рунге имелось к нему какое-то деловое предложение.

– Отличный вечер.

– Не так часто встречаешь человека, который…

– Да, это редкость в наши дни.

– Счастье, что такие люди все-таки есть…

– Согласен с вами…

«Какого черта мы сидим и обмениваемся любезностями, – думал бывший кэгэбист, – и мне, и ему уже ясно, что мы оба любим искусство не бескорыстной любовью. Говори же, что тебе надо, и я назову цену своих услуг».

– ..если сравнивать коллекцию музея «Прадо» с луврской, то… – продолжал витийствовать немецкий аристократ.

«Короче, немец-перец-колбаса!»

– Да, я с вами согласен, но не во всем.

– В чем же мы расходимся?

– Их нельзя сравнивать, так же, как нельзя сравнивать кастрюлю и сковородку.

– Да, да, понимаю, у каждой своя функция… Кстати, о посуде. Коллекция саксонского фарфора…

Немецкий барон, холеный, изящный, с толстой сигарой в пальцах левой руки, не спешил со своим предложением. Он словно бы прощупывал человека, сидевшего перед ним, просвечивал рентгеном своих зорких холодных глаз. Шелковников понимал, что этому барону почти все о нем известно, ему оставалось лишь подыгрывать, что он и делал с блеском.

Наконец, когда ужин был закончен, и принесли кофе и коньяк, барон сказал:

– Господин Шелковников, я с вами встретился не зря. В общем-то, я человек занятой, у меня слишком много дел, чтобы просто болтать о искусстве. Да и вы праздностью не мучаетесь.

– Я это прекрасно понимаю, господин барон.

– У меня к вам есть деловое предложение.

– Слушаю вас, и если это в моих силах, если ваше предложение мне покажется интересным, то я, вполне возможно, окажу вам услугу.

– Надеюсь, так и будет, – спокойно сказал барон, стряхивая пепел с сигары в серебряную пепельницу, выполненную в виде морской раковины.

Шелковников напрягся – конечно, только внутренне, а внешне он по-прежнему выглядел вполне непринужденно, сидел, закинув ногу за ногу, изредка прикладываясь губами к бокалу с очень дорогим французским коньяком.

– Я не знаю, господин Шелковников, говорит ли вам что-нибудь моя фамилия?

– Нет, барон, ничего не говорит. Я, к сожалению, не очень сведущ в немецкой аристократии.

– Тогда буквально несколько слов о себе и о том, что меня интересует.

И барон быстро объяснил своему собеседнику, что в Баварии у него довольно-таки крупное поместье и находится оно на тех землях, которые принадлежат их роду уже около четырехсот лет.