Утраченная реликвия... - Андрей Воронин Страница 13

– Погоди, – сказал Бондарев. – Постой-постой… Что-то я про это дело слышал краем уха. Это ты, что ли, тот самый Инкассатор?

– Звучит как имя собственное, – сказал Юрий, проклиная себя за то, что распустил язык, – но я что-то не пойму, о чем ты.

– Ну-ну, – сказал Бондарев, – Знаешь, кому про это расскажи? Бабусе, которая на рынке семечками торгует. Она тебе, может, и поверит. Ты пойми, что мы хоть и частная, а все-таки охрана, силовое как-никак ведомство. ЧОПы, ментовка, сыскари частные, вообще всякие силовики – это же, как ни крути, одна среда, общие интересы, и фольклор, байки всякие – на всех одни и те же.

Про этого Инкассатора, которого ты якобы не знаешь, по Москве легенды ходят. И вот сейчас, когда у нас такой базар пошел, я понимаю, почему мне во всех этих байках что-то знакомое чудилось. Отбить четыре миллиона баксов и ни копейки под ноготь не зажать – это, командир, не просто почерк, это диагноз.

– Пошел ты к черту, Айболит хренов, – нагрубил Юрий. – Диагнозы он ставит, силовик! Давай-ка я нам лучше успокоительного накапаю, а то тебе уже чертовщина мерещится.

– Нет, ты погоди, – горячо запротестовал Бондарев, подвигая тем не менее свою рюмку поближе к Юрию. – Обзываться и я умею… А, черт, запутал ты меня. Я же не про то. На работу, говоришь, тебя устроить? Да это ж мечта – с тобой на пару работать. А возраст… Если я, к примеру, шефу нашему скажу, что приведу к нему Инкассатора…

– Он тебя в два счета уволит, – закончил за него Юрий, – как конченого наркомана. А за воротами – я, и сразу по ушам, по ушам, чтоб не болтал, чего не знаешь… И Шайтан тебе, дураку, не поможет.

Услышав свое имя, пес не поднял головы, а только прянул ушами, как лошадь, отгоняющая муху, и совсем по-человечески чмокнул губами во сне. Ему было тепло и уютно, в желудке у него лежал изрядный кусок дорогой импортной ветчины, и Шайтан, по всей видимости, не желал отрываться от сладостного процесса переваривания пищи. К тому же тонкие нюансы человеческих взаимоотношений были ему до фонаря: не дерутся, не ругаются, и слава богу…

– Разберемся, – туманно пообещал Бондарев. – Нет, правда, ты серьезно к нам устроиться хочешь? За конечный результат я, конечно, не отвечаю, начальству, сам знаешь, виднее, но что смогу – сделаю.

Видно было, что эта идея захватывает его все сильнее.

«Черт меня за язык тянул, – подумал Юрий. – В таких местах, как этот его ЧОП, просителей не очень-то жалуют, а я его, фактически, заставляю на поклон идти, и почти без шансов на успех».

– Ты погоди, – сказал он, – не пузырись. Я, может, и сам в ваш ЧОП идти не захочу. Что там у вас за работа-то?

– Работа как работа. Ты что, не знаешь, чем охрана занимается? Охраняем. Что скажут, то и охраняем. Бывает, сопровождаем кого – ну типа бодигардами, – а в основном, конечно, по объектам. Сторожа мы, в общем, и больше ничего. Зато обмундирование, ствол – все бесплатно, и патронов сколько хочешь. Да и платят прилично.

Юрий закурил, осторожно столкнул с колена тяжелую собачью голову, встал и открыл форточку. Сигаретный дым, которым была от пола до потолка заполнена кухня, потянулся наружу. Юрий немного постоял под бившей из форточки струей свежего воздуха и вернулся на свой табурет. Шайтан немедленно восстановил статус-кво, то есть сел и положил голову ему на колено.

Некоторое время он смотрел на Юрия снизу вверх с комичным выражением глубокой задумчивости и грусти, для которой у него пока что не было причин, а потом полный желудок взял свое, и глаза Шайтана медленно закрылись.

– А на улице, между прочим, день, – сказал Юрий, стряхивая пепел с кончика сигареты в разинутый рот фарфорового окуня, обведенный тонким золотым ободком. – Солнце светит, народ по делам бежит…

Бондарев посмотрел на часы.

– Е-мое, – сказал он, – двенадцать двадцать! Вот уж, действительно, с утра выпил – день свободен… Вот скажи ты, как по-дурацки устроен человек! Я, как из армии уволился, сначала на АЗЛК поступил, на конвейер.

Два месяца поработал – взвыл. Ну каторга же! Час туда, час обратно, восемь часов на ногах, света белого не видишь, крутишь одну и ту же гайку до полного обалдения, а с конвейера дерьмо какое-то сходит, глядеть страшно.

Машина называется… Про зарплату я уже не говорю.

Нет, думаю, такая жизнь не по мне. Ну, нашел этот ЧОП, пристроился, как человек. Работа – не бей лежачего, сутки через трое. И что ты думаешь? Первые сутки дома еще так-сяк, на вторые уже скучно, а на третьи – хоть в петлю полезай!

– Кому ты говоришь, – вздохнул Юрий. – Сутки через трое… Счастливчик!

Валерий посмотрел на него, покачал головой и разлил остаток водки по рюмкам.

– Давай, – сказал он, – за успех этого гнилого дела. Завтра у нас суббота, так? Так. Значит, до понедельника в конторе никого не будет. А в понедельник я перед дежурством заскочу к шефу, замолвлю за тебя словечко. Во вторник встретимся, подъедем в контору, сам посмотришь, что да как. Думаю, дело выгорит. Ну как, решено?

– Решено, – сказал Юрий. – В конце концов, что я теряю?

Осушив рюмку, Бондарев взял гитару, которая уже давно стояла у стола, смахнул с деки пыль рукавом свитера, пристроил инструмент на коленях, немного потренькал, подкрутил колки, взял два или три дребезжащих аккорда и со вздохом поставил гитару на место.

– Не поется, – ответил он на вопросительный взгляд Юрия. – Давно уже не поется – с тех пор, как вернулся. Что было – сплыло, а про то, что теперь, петь как-то… Не знаю. Не получается, в общем. Свое не получается, а чужое – и подавно.

Он завозился, вставая, и положил на стол прямоугольничек плотной бумаги – визитную карточку.

– Во вторник, часов в десять, заходи, – сказал он. – Звонить не надо, я после дежурства, чтобы выспаться, телефон отключаю, так что трезвонь прямо в дверь, а если что – бей кулаком, не стесняйся. Шайтан на звонки не реагирует, лает только, когда в дверь ломятся, а когда он лает, мертвый проснется. Шайтан! Вставай, бродяга, пошли домой. Ишь, разнежился, как хохол в каптерке…

Стоя у окна, Юрий проводил их взглядом. Бондарев уверенно шагал через двор, словно и вовсе не пил, а Шайтан гордо вышагивал рядом, не натягивая поводок и не рыская по сторонам. Филатов закурил еще одну сигарету и принялся не спеша убирать со стола, думая о том, что утреннее предчувствие его не обмануло: жизнь сделала очередной поворот, и оставалось лишь понять, к лучшему он был или к худшему.