Киндер-сюрприз для зэка - Павел Светличный Страница 13

Потеряхина осмотрела её, как скульптор получившееся, но ещё не завершённое изваяние, и, покачав головой, произнесла:

— Уже лучше. Хоть чище, чем была.

Она снова подтолкнула новенькую к тазу с мутной водой, по которой кружились клочья пены.

— А теперь выпей это. Подбери всю свою срань за собой. Так, чтобы ни капли не осталось. Быстро!

Чума, вдруг выгнувшись, обернулась вокруг своей оси и вывернулась из Тонькиной руки. Отбежать она, однако, не решилась, а просто стояла, передёргиваясь всем телом, будто через неё время от времени пропускали электрический ток.

— Сюда! — крикнула Потеряхина. — Я кому сказала, уродина? Стать на колени и хлебать…

Вот тут Чуму прорвало. Слёзы потоком хлынули из её глаз, струясь по мокрому лицу.

— Я не уродина! — надрывно выкрикнула она, давясь горькими слезами, и вдруг скороговоркой выпалила:

— Я — красавица, солнышко, принцесса и прелесть!

Девчонки заржали пуще прежнего. Всклокоченная косоглазая Чума с длиннющим носом мало походила на красавицу и принцессу, напоминая скорее недоросль бабы-яги. Они хохотали, захлёбываясь смехом, держась за животы и поворачивая друг к другу красные от натуги лица. Нечипоренко картинно каталась по стене, взрываясь тонкими взвизгами.

А Птица, наоборот, замолчала. Приступ коллективного помешательства, захвативший и её, прошёл. И она внезапно подумала о том, что Чума не сейчас, стоя здесь, выдумала эти слова. Нет, она слышала их раньше, когда-то давно. И единственным человеком, который мог называть уродливую Чуму красавицей, была мама, для которой её девочка казалась красивее всех на свете. От этой мысли Птице почему-то стало тоскливо, в душу к ней заползли две облезлые бродячие кошки и стали скрести там своими когтями.

— Давай, сучка, — снова принялась изгаляться над новенькой Потеряхина, пытаясь схватить её за волосы, — хлебай своё пойло.

— Отпусти её!

Ещё до того, как успели прозвучать эти слова, Птица с ужасом осознала, что именно она выкрикнула их. И в наступившей, как назло, секундной паузе между взрывами хохота, слова эти прозвучали особенно громко и явственно, эхом отражаясь от мертвенного кафеля стен душевой.

Словно бы внезапный холодок пробежал от входной двери до душевых кабинок и унёс с собой бурное веселье, царствовавшее здесь ещё мгновение назад. Все осеклись, настороженно поглядывая по сторонам. А Птица, с нарастающим чувством близкой беды, почувствовала, что только что сделала ошибку. Большую ошибку, грозящую большими неприятностями. Самое обидное, она сама не понимала, как её угораздило ляпнуть такое. Но головы стоящих рядом уже стали поворачиваться в её сторону.

— Кто это вякнул? — изменившимся голосом спросила Тонька, переводя взгляд с одного лица на другое. За спиной Потеряхиной тут же появились фигуры её верных подруг Верки Самсоновой и Нинки Поповой.

Примолкшие девочки поспешно расступились в разные стороны. При этом каждая из них усердно изображала удивление, смешанное с негодованием, дескать, кто это смог себе такое позволить по отношению к самой Потеряхиной, чтобы та, не дай Бог, не подумала на неё. Попасться Тоньке под горячую руку никому не хотелось.

В конце этого своеобразного коридора оказалась Птица, которая лихорадочно искала выход из прегадливейшего положения, в которое она себя сама же и поставила. Можно было бы найти какое-нибудь приемлемое объяснение своему глупому выкрику или попытаться свести всё к шутке. Конечно, это не спасло бы от разборки с Тонькой, лишь чуть-чуть смягчило бы наказание.

Но, вместо того, чтобы благоразумно исправить ситуацию, не навлекая на себя ещё больших неприятностей, Птица твёрдо посмотрела на маячившую перед ней Потеряхину и повторила:

— Отпусти её сейчас же.

— Чего-чего? — недоумения в голосе Тоньки было гораздо больше чем злости. Она оттолкнула, всё ещё всхлипывавшую, Чуму в сторону и медленно направилась к Птице. Её фаворитки также неспешно следовали за ней, предвкушая грядущую расправу.

Птица стояла, не двигаясь с места, словно ноги её приросли к жёлтому кафелю. Глядя на приближавшуюся Потеряхину, она вдруг почувствовала, как мокрые волосы холодят ей шею, и всё тело моментально покрылось мелкими пупырышками. Птица набрала побольше воздуха в грудь и задержала дыхание. Обычно это помогало, когда она оказывалась в тяжёлом положении. Только бы не началась трясучка, подумала Птица. Ей не хотелось, чтобы Потеряхина и все остальные видели, как ей страшно.

Тонька остановилась перед Птицей, возвышаясь над ней всеми своими ста шестидесятью сантиметрами, и какое-то время молча смотрела на Лину. Взгляд Потеряхиной тяжелел по мере того, как она постепенно осознавала, что это не случайная выходка, и стоящая перед ней ясноглазая пигалица внутренне готова к отпору.

— Повтори, — потребовала она, ожидая, что сейчас подступит нечто заливающее рассудок чёрной краской, гасящее чувства и оставляющее лишь инстинкты. Точнее, один из них — разрушать и уничтожать. Тонька постоянно ощущала это нечто, живущее в ней. В этом и заключалась её сила, которой она упивалась, глядя на окружающих. Это, как дар, а каков он и от кого, Тоньку не интересовало. Она просто им пользовалась, и всё.

Иногда, правда, нечто не действовало. Вот как сейчас, с этим недомерком, чёрт бы его побрал!

— Глухая? — спросила Птица, не отводя взгляда от Тоньки. — Пойди уши прочисть. Вот тебе щётка.

Она кивнула в угол, где на стене у шкафчика висел ёрш для прочистки канализации. Ёрш был чёрный, с налипшими на него ошмётками скользкой грязи.

Рита Аробиджан истерично хохотнула и, оборвав смех, метнулась в толпу девчонок, стараясь затесаться поглубже.

Но на неё никто не обратил внимания. Тонька Потеряхина, утробно выдохнув, изо всей силы ударила Птицу кулаком в голову. Ожидавшая этого Лина отпрянула назад, и кулак Потеряхиной просвистел мимо её лица, подобно молоту легкоатлета. Саму Тоньку при этом занесло так, что она еле удержала равновесие. Недолго думая, Птица нагнулась и, схватив низенькую табуретку, из тех, что служили подставками для тазиков, швырнула её в повёрнутую к ней макушку Потеряхиной. Учуяв опасность, Тонька, в последний момент, пригнулась, что спасло её от крупных неприятностей — табуретка лишь чиркнула своим краем ей по затылку и со всего маху влепила по стоявшей за ней рябой Верке Самсоновой. Не ожидавшая такого Верка, которая думала, что её надёжно скрывает широкая спина Потеряхиной, сначала охнула, а затем принялась по-коровьи мычать, схватившись обеими руками за лицо.

И тут началось! Тонька напала на Птицу, как разъярённый орангутанг на суслика. Лине чудом удалось вывернуться, хотя пару раз Потеряхина очень чувствительно саданула её в бок, а, наседавшая вместе с ней, толстая Нинка Попова царапнула Птицу ногтями по спине, оставив на ней вздувшиеся красные полосы. Глаза Тоньки застлало мутной белой пеленой, и она молотила руками налево и направо без разбора. Онемевшие девочки лишь испуганно жались по сторонам.