Угроза вторжения - Олег Маркеев Страница 13

Подседерцев щелкнул пальцами.

— Останови!

Гаврилов нажал кнопку на пульте, и на экране телевизора замерло изображение грустно усмехающегося Журавлева.

— Откуда запись? — резко бросил Подседерцев.

— От верблюда, — хохотнул Гаврилов.

— Слушай, кончай в одну харю веселиться, достал уже! — Подседерцев развернул кресло, оказавшись лицом к лицу с притихшим Гавриловым. — Никита, не до шуток.

Они сидели в самой надежной комнате офиса, где стены с прослойкой из песка и спецтехника полностью гарантировали защиту от прослушивания. На агентство Подседерцев денег не жалел, но и эксплуатировал в своих интересах нещадно. Дорогая итальянская мебель, толстый ковер, два безликих офорта на матово-серых стенах — по сути, все в кабинете принадлежало Подседерцеву, без его негласного покровительства не было бы ни солидных клиентов, ни возможности сохранить доходы от вездесущего рэкета. Лично Гаврилову принадлежал лишь громоздкий письменный прибор, подаренный на день рождения операми. Он вздохнул и кисло улыбнувшись сказал:

— А ты думал, я тебя позвал мягкую порнушку для лиц престарелого возраста смотреть? Говорил же, дело серьезное. Пленку свистушка монтировала в одной частной студии. Там у меня свой человечек. Свистнул мне, я дал указание сделать копию.

— Так, сначала о девке. На кого она работает?

— Сама на себя. Фрилайсенс, как говорят американцы. А по-русски — на вольных хлебах.

— А в штат не берут?

— Везде своих едоков хватает.

— Еще что?

— Та-ак. — Гаврилов потянулся за папкой. В ней оказался один-единственный лист. — Анастасия Валерьевна Ладыгина, независимая журналистка. По матери — Андрианова. Мать же в свою очередь и в настоящее время — Селезнева. А в девичестве — Мшанская.

— Бля, Гаврилов, я тебе сейчас в ухо дам! — Подседерцев тяжело заворочался в кресле.

— Что непонятно? Мама развелась с ее папой, взяла фамилию нового мужа, а потом еще раз вышла замуж.

— Значит, девка — Ладыгина?

— Отнюдь. Ладыгин был ее муж, фамилию Настя оставила как псевдоним. По примеру мамаши развелась. У мамы было три официальных мужа, у козявки еще все впереди. — Гаврилов выдержал паузу. — А по папе Настенька — Столетова, под этой фамилией и живет.

— Слава богу, разродился! — проворчал Подседерцев. — Стоп! Столетов, Столетов… — Он щелкнул пальцами. — Валерий Иванович Столетов. «Важняк» из союзной прокуратуры?

— Верно. Ныне простой российский пенсионер.

— С папой девочке повезло. Что еще?

— Ерунда всякая. Что может быть у девчонки в двадцать лет? — Гаврилов сделал кислое лицо.

— Все, что хочешь! Дай сюда. — Подседерцев отобрал у него листок, быстро пробежал глазами и сунул в карман. — Себе копию сделаешь.

— Даже ни разу не обиделся, — Гаврилов выдал свою дежурную присказку. Покрутил в руках черную коробочку пульта управления. — А теперь без шуток. Есть свежие новости. Мы аккуратно бросили девку в разработку. Оказалось, на интервью Журавлев вылез инициативно.

— Точно?

— Да. Он по старой памяти крутится в нескольких редакциях, там с ней и пересекся. Подкинуть ей идею интервью для бывшего опера проблем не составляло. Вот так.

— Кому она хотела сдать пленку?

— У них это называется «слить материал». Испанцам. Делают цикл «Неизвестная Россия». Никто ей задания не давал, все по собственной инициативе.

— Или мне показалось, или он заранее договорился с ней о предпоследнем вопросе.

— Или. — Гаврилов хитро улыбнулся, став похожим на остролицую лису, высунувшую мордочку из норы. — О чем есть соответствующая запись. Он, жук старый, для этого увел девчонку на кухню. По старому опыту знает, что работающий холодильник фонит так, что у «слухачей» в наушниках один треск стоит. Но не повезло, именно на этой фразе холодильник отключился, и мои ребята сумели все зафиксировать. Слушать будешь?

— Потом. На кой черт ему это? Минуту… — Подседерцев потер бугристый лоб. — Может, почуял, что сидит «под колпаком», и хочет раздуть скандал, заставив нас отступить?

— Мимо! Ничего он не засек, я гарантирую. Видишь ли, Боря, это господь всеведущ и всемогущ. А человек смертен, поэтому его и тянет на великие дела. Журавлев смертен, как ты и я. Но у него есть одно преимущество — он точно знает, сколько ему отпущено.

— Не понял?

— И я поначалу не понял причину его активности. Денег же на писанине особых не сделаешь. В серьезных делах он не участвует, о фирмочке его я промолчу, там даже на жизнь денег не заработать. Так в чем же причина, спросил я себя? Не мотив, а причина!

— Гаврилов, не томи! — Подседерцев угрожающе сжал кулак.

— Ладно уж… Короче, болен он. — Гаврилов бросил на стол еще одну папку. — Здесь данные обследования. Рак поджелудочной железы. Лечили мужика от диабета, а вышло… Тут еще выписка из истории болезни, копия из медицинской книжки. Я запросил мнение эксперта. По всем показаниям, жить Журавлеву осталось месяца три.

— Он это знает?

— Считает, что полгода. Так ему врач сказал. Но мой специалист настаивает, что полноценной жизни — не больше трех месяцев. Дальше медленная агония. Вот и весь мотив. Лебединая песня опера, так это надо понимать.

— Ясненько! — Подседерцев резко встал, кресло жалобно скрипнуло. Прошел к окну, встал, сцепив руки за спиной. Гаврилов не отрываясь смотрел на его широкую спину, почти полностью закрывшую оконный проем. Порой спина бывает не менее выразительна, чем лицо, опытному глазу нетрудно угадать, если не о чем, то хотя бы как думает человек.

Сейчас спина Подседерцева была напряжена так, словно он пытался совладать с тяжестью, неожиданно обрушившейся на плечи.

— Гаврилов, а ты не устаешь дурака валять? Это же самая трудная маска. Тебе разве в Высшей школе КГБ не говорили? — Подседерцев не повернулся. Сунул палец между пластинок жалюзи, сделал вид, что увидел что-то интересное в окнах дома напротив. Стекла в рамах были особенные, с невидимой глазу неровностью поверхности, исключавшей снятие информации лазерным лучом. Для любителей пользоваться микрофоном направленного действия в раму были вмонтированы миниатюрные динамики. Вместо разговора в кабинете «слухач», залегший на одной из соседних крыш, мог наслаждаться бесконечным концертом хард-рока.

— У нас в Вышке много чего говорили. Но я и без них знал, что умных никто не любит. Дураком легче и жить, и работать. — Интуиция подсказала, что Подседерцев сейчас резко развернется, и, понимая, что надеть маску простака не успеет, Гаврилов быстро наклонил голову над рассыпанными на столе бумагами.

— Только из меня дурака делать не надо! — Подседерцев круто развернулся, под каблуками пискнул синтетический ворс ковра. — Первое, Журавлев подставляется на интервью и рекламирует свою новую книжку. Второе, он смертельно болен, а, значит, готов пуститься во все тяжкие. Так что же он такое накропал, если ты меня через всю Москву к себе приволок, а? Только не вздумай сказать, что до сих пор не удосужился выяснить. Гаврилов, я же тебя не первый год знаю, так что можешь не надрываться. Корчишь из себя клоуна, а у самого с утра лицо, как после клизмы!