Русский частокол - Александр Тамоников Страница 12

Старейшину соседнего села с сыном пропустили, но вслед смотрели неприветливо. Они подъехали к подворью Кобяка, когда тот выходил во двор.

— Дедил? Чего с ранья, я же сказал, как определюсь с выкупом, встретимся, чего щас приехал? Или порешил отдать овраг?

Старейшина Рубино вздохнул:

— Беда у нас, Веденей.

— Беда?

Он указал на лавку возле дома:

— Садись, рассказывай, что за беда?

Дедил присел, с ним рядом опустился Кобяк. Вавула с Сидором остались у ворот.

— Чего Вавула тут? — спросил Кобяк. — Или надоела молодка?

— Нет ее боле в нашем селе.

Кобяк изменился в лице:

— Что значит — нет? Ты о чем говоришь, Дедил?

— Ночью хазары украли Ведану.

— Чего?

Кобяк подскочил с места. Как только он не корил Дедила, тот только слушал молча. Выговорившись, Кобяк обреченно плюхнулся на лавку.

— Я прибью твоего сына, Дедил.

— И чего? Он сам не свой.

— Верни мне дочь.

— Перестань, Веденей. Сам разумеешь, не можно.

— Узнают люди на селе, худо всем в Рубино придется.

— Разве нам сейчас время враждовать?

— А коли не желаешь вражды, верни дочь. К себе, в общий дом, сюда — куда хочешь, но верни.

Вышла жена Кобяка. Узнав о похищении Веданы, заголосила. На ее вопли стал собираться народ.

Кобяк отправил жену в дом, людей разогнал.

— Не след им ничего знать.

— Все одно прознают.

Дедил вздохнул:

— Придется смириться с потерей, Веденей. У хазар Ведану не отнять.

— Убил ты мою дочь, Дедил. Сын твой убил.

— Что мне, на жертвенный огонь его отправить?

— А хоть бы и так, чтобы боги приняли жертву, помогли Ведане жить на чужбине.

— Это не выход.

— Предлагай свой, послушаю.

— Не ведаю, что сказать. Не вижу выхода.

Кобяк сжал голову руками:

— Ведана, Ведана, и пошто ты полюбила Вавулу?

— Какая разница, Веденей, кто ей полюбился. Хазары положили на нее глаз, а значит, умыкнули бы отовсюду. Они в этом деле ушлые.

Кобяк пошел к дому. У двери обернулся:

— Уходи, Дедил, не желаю тебя видеть. А Вавулу… смотри за ним, а то как бы ненароком не потонул в реке.

Пришлось рубинцам возвращаться ни с чем.

Народ уже прознал о несчастье, загалдел. Дедил проехал мимо.

А вот Коваль потащил друга к своей землянке.

— Чего, Сидор?

— Мыслишка одна есть, Вавула.

— Говори.

— Не тут, в землянке, подальше от чужих ушей.

— Так на селе все свои.

— Идем.

Они остановили коней у столба, врытого возле землянки Коваля. Присели на лаву. Сидор налил в чаши кваса забродившего.

— Садись рядом, Вавула, да слушай, что скажу.

Говорил Коваль недолго.

Выслушав его, Вавула словно ожил, словно вдруг вдохнули в него жизнь.

— Мыслишь, такое возможно?

— Иначе не стал бы предлагать. Делаем?

— Конечно, делаем. Тока вдвоем сможем ли?

— Вдвоем тока и сможем. Сейчас иди к себе. Как стемнеет, приходи на реку, где хазары Ведану схватили.

— Коли все получится, жизнью тебе буду обязан.

— Жизнь тебе еще пригодится. Коли все удастся, она, жизнь-то, переменится. И не тока у тебя с Веданой, а и у всех наших. Да и давно пора то сделать. Нет ничего хуже терпеть обиды да унижения. Мы свободные люди, а свобода дорого стоит. Ступай, друг, буду ждать вечером у реки.

Вавула направился к себе, приняв прежний вид — растерянный и грустный.