Проводник смерти - Андрей Воронин Страница 12

— Набегался? — бросил он на Иллариона быстрый взгляд из-под густых нависающих бровей. — Экий ты… прямо как боровик. Свежий, крепкий, так и хочется пальцем потыкать.

— Не стесняйся, — разрешил Илларион и сделал грудь колесом.

Федор Григорьевич только хмыкнул, затягиваясь папиросой и вороша дрова в плите.

— Железный ты мужик, Илларион, — сказал он. — Все тебе нипочем. Неужто голова после вчерашнего не болит?

— А чему в ней болеть? — Илларион удивленно округлил глаза. — Там же сплошная кость!

Для наглядности он постучал себя согнутым пальцем по макушке и пошел одеваться.

Они плотно, по-мужски позавтракали яичницей с салом, заедая ее толстыми ломтями ржаного хлеба с зеленым луком.

— Последний, — сказал о луке Федор Григорьевич.

Подумав, он вынул из шкафчика недопитую с вечера бутылку и сделал вопросительное движение горлышком в сторону Иллариона.

— Ни-ни, — сказал Забродов. — Я, конечно, человек русский, но за рулем, как правило, не пью.

— С каких это пор? — недоверчиво хрюкнув, поинтересовался Нефедов. Ну, хозяин — барин, неволить не буду. А мне требуется, ты уж не обессудь.

Он выпил рюмку и сразу же убрал бутылку от греха подальше.

— А то погостил бы еще, — предложил он, разливая чай. — Все веселее. Веришь, поговорить не с кем, кроме этого дурака хвостатого, — он кивнул в сторону окна, за которым катался по траве совершенно обалдевший от полноты жизни Бубен.

— А мерин? — спросил Илларион.

— А что мерин? Мерин — он мерин и есть, какой с ним может быть мужской разговор?

Илларион фыркнул — Ас Бубном ты, значит, в основном о бабах разговариваешь? — спросил он.

— А о чем с ним, дураком, еще разговаривать? Тем более, я теперь про это дело только разговаривать и могу…

— Как мерин, — вкрадчиво закончил за него Илларион.

— Как мерин, — автоматически согласился Нефедов и тут же, спохватившись, плюнул себе под ноги. — Тьфу ты, вот же язва языкатая! Это еще посмотреть надо, кто как мерин, а кто как жеребец.

— Вот это уже другой разговор, — удовлетворенно сказал Илларион. — А то заладил…

Они допили чай и встали из-за стола. Забродов прихватил свой висевший на гвозде рюкзак и первым направился к дверям.

— Не терпится тебе, — проворчал Нефедов. Ему было немного грустно расставаться с приятелем.

— Не скрипи, Григорьевич, — выходя на крыльцо, откликнулся Илларион. Свидимся еще. Мне ваши места — как астматику кислородная подушка, я без них не могу. Гляди, еще надоем.

— Надоешь — выгоню, — пообещал Нефедов.

Они обогнули дом справа и свернули за угол, куда Илларион три дня назад загнал «лендровер», чтобы тот не торчал посреди двора.

— О-па! — останавливаясь, сказал Забродов. — Вот тебе и уехал. Выздоровел, значит, наш больной.

— М-да, — неопределенно промямлил егерь, глядя на проколотые шины вездехода. — Ну, Колька! Недаром всю их семейку на деревне Козлами кличут. А я, старый дурак, не стал на него протокол составлять. Пожалел, значит.

Задумчиво насвистывая, Илларион подошел к машине и заглянул под капот. Его худшие ожидания немедленно оправдались — аккумулятора как не бывало.

— Хороший был аккумулятор, — сказал он. — Новый. Эх ты, служивый, добавил он, обращаясь к прибежавшему Бубну. — Из-за таких, как ты, Чапаев погиб. Что, стыдно?

Бубен гавкнул — стыдно ему не было.

— Это он зря, — с угрозой сказал Федор Григорьевич. — Шины шинами, а вот аккумулятор ему боком выйдет. За такие дела лет на пять загреметь можно.

— Ну, это ты загнул, — возразил Илларион. — И потом, мы теперь этот аккумулятор днем с огнем не отыщем. Я бы на месте твоего Кольки бросил бы его в речку, и все дела.

— Колька? Аккумулятор в речку? Ну-ну, — ядовито закивал головой Нефедов. — В одном ты прав — аккумулятора не видать, как своих ушей. Ежели он его уже не продал, значит, как раз сейчас продает, и не у себя в деревне, а где-нибудь подальше. Вот тебе и случай погостить. Пока новый аккумулятор достанем, пока колеса, то да се…

— Извини, Федор Григорьевич, — сказал Илларион. — Я с человеком встретиться договорился. Он старый, волноваться будет. Нехорошо. Может, ты меня подбросишь до Завидова на своем «Урале»? Туда ведь верст пятьдесят, не больше. За полдня обернешься. А я через пару-тройку дней приеду. Машину заберу, в деревню наведаюсь, то да се, как ты говоришь…

Федор Григорьевич неодобрительно хмыкнул, но спорить не стал. Вместо этого он отправился в сарай, и через минуту там с треском и грохотом завелся мотоциклетный двигатель. Из распахнутых ворот сарая поплыл слоистый синеватый дым, внутри тревожно заржал мерин, а Бубен разразился заливистым лаем, решив, как видно, что в сарае завелся какой-то страшный зверь.

Мотоцикл рыкнул и задним ходом выкатился из сарая. Это было тяжелое, густо забрызганное грязью, непроизвольно взрыкивающее и кашляющее чудовище с гнутой и ржавой номерной пластиной и коляской, выглядевшей так, словно ею неоднократно прошибали кирпичные стены. Сидевший верхом на этом дымящемся драконе Федор Григорьевич выглядел несколько испуганным, и Илларион понял, почему предложение смотаться в Завидово не вызвало у егеря особого восторга.

— Слезай, Григорьевич, — сказал он. — Дай порулить.

Нефедов с готовностью соскочил с треугольного седла и уступил Иллариону водительское место. Прежде, чем выехать, Забродов доверху долил бак мотоцикла из запасной канистры, лежавшей в багажнике «лендровера» и почему-то не замеченной предприимчивым Колькой-Козлом.

Пятьдесят с небольшим километров, отделявшие сторожку Нефедова от железнодорожной платформы в Завидово, стоили Федору Григорьевичу десяти лет жизни. Так, во всяком случае, показалось ему лично.

Мотоцикл, тарахтя, несся по ухабистым лесным дорогам, содрогаясь всем корпусом, опасно кренясь и с плеском проскакивая огромные, не просыхающие до самых морозов лужи. Порой Илларион сворачивал с дороги на какие-то тропы, о существовании которых Федор Григорьевич даже не подозревал, и тогда егерю приходилось крепко зажмуривать глаза, чтобы ненароком не закричать, наподобие нервной девицы. Нервной девицей он не был, но стиль езды Иллариона Забродова мог довести до слез кого угодно.

Наконец, эта пытка закончилась. Ощущая во всем теле непривычную легкость новорожденного, а в голове шум и кружение, егерь нетвердой поступью направился к пивному ларьку. Через несколько минут к нему присоединился Забродов, успевший приобрести билет на электричку.

В ожидании поезда они успели выпить по два бокала пива, и егерь немного отошел — как раз настолько, решил Илларион, чтобы без приключений вернуться домой. Забродов вежливо, но твердо отклонил предложение хлопнуть еще по бокальчику, пожал Нефедову руку и вскочил в подошедшую электричку из Твери.