Пророк - Андрей Воронин Страница 12

– Да, да, на могилах нельзя строить. Мы думаем церковь на площади поставить, у реки, там все равно ничего нет, – и Цветков с трудом отыскал это место на старом плане, – Садовая улица.

– Кстати, Иван Иванович, – задумчиво произнес Холмогоров, – солдаты копали могилы.

– Да, да, я знаю, это по моему распоряжению. Я отвел самое лучшее место, все-таки наши ребята, наши дети.

– Не очень хорошее место. Я попросил перенести могилы вниз, к подошве холма.

– Как? Куда?

– Вот сюда, – указательный палец Андрея Холмогорова с аккуратным, гладким, ухоженным ногтем коснулся листа бумаги. – Вот сюда, – повторил он. – Здесь тихое место, а им нужен покой.

И странное дело, мэр тотчас согласился.

– Военных поставили в известность? Да ладно, я сам позвоню подполковнику. Вы, Андрей Алексеевич, располагайтесь. Вас сейчас проводят в гостиницу.

– Хорошо, – согласился Холмогоров.

– Может, вам командировку отметить надо?

– Нет, мне это ни к чему, – уточнил гость.

– Вы ведь по поручению самого патриарха, да?

– По благословению, – вновь уточнил Холмогоров.

Патриарх, которого мэр видел лишь по телевизору в окружении первых лиц государства, был для него величиной преогромнейшей, может, даже большей, чем действующий президент.

Президент – должность временная, а патриарх – пожизненная. Мэр пребывал в замешательстве, он никак не мог решить, как следует обращаться к гостю – то ли называть его «отец Андрей», то ли по имени и отчеству, то ли "ваше преосвященство ".

Холмогоров это почувствовал:

– Называйте меня Андрей Алексеевич, я не обижусь, – сказал он, протягивая руку.

– Должность ваша или сан как звучит?

– Должность моя – советник, духовного сана не имею. Я человек светский.

– Как же вы при Нем вопросы решаете?

– Меня просят, я решаю. Дело привычное.

– Ответственность какая!

– Ответственность велика, поэтому ошибиться права у меня нет.

– Анюта, Анюта, – открыв дверь, бросил мэр в приемную, – поди сюда. Проводишь Андрея Алексеевича в гостиницу, объяснишь, что все.., вот так получилось.., немножко невпопад. Он должен был приехать на следующей неделе, а появился сегодня. Пусть его в мой номер поселят для самых важных и дорогих гостей, – немного смущаясь, произнес Цветков. – У нас, знаете, Андрей Алексеевич, такая грусть, такая тоска, трагедия, можно сказать. Четверых ребят сегодня ночью из Чечни привезли, а завтра похороны. Ах да, вы же на кладбище уже были, знаете.

– Знаю, – сказал Холмогоров, – велико горе близких. Я сразу, когда в ваш город приехал, почувствовал что-то неладное.

– Такое горе! А еще пятеро раненых. Вы будете на этом скорбном мероприятии?

– Да, – сказал Андрей Алексеевич, кивком головы давая понять, что разговор окончен.

Секретарша шла за Холмогоровым, боясь к нему приблизиться или что-либо посоветовать.

Без подсказок девушки Холмогоров дошел до гостиницы – старого двухэтажного здания с решетками на окнах, выкрашенными ярко-голубой краской. Такой краской любят красить ограды на кладбищах и купола церквей. «Небесная краска», – так называл ее про себя Холмогоров.

Директор гостиницы, предупрежденная о визите высокого гостя самим Цветковым, встречала Холмогорова у двери. Спутать его ни с кем она не могла. Во-первых, его сопровождала личная секретарша мэра, во-вторых, Холмогоров имел неординарную внешность.

Ярко накрашенные губы полной блондинки растянулись в улыбке, даже искусственные бриллианты в серьгах засверкали ярче.

– Здравствуйте, – мягко произнесла женщина, сцепив на животе руки.

На пальцах поблескивали золотые перстни, они пережимали пухлые пальцы, как веревки пережимают колбаски. Казалось, женщина родилась с этими перстнями, потому что ни надеть их на такие толстые пальцы, ни снять с них не представлялось возможным. Выглядела директор довольно вульгарно. Но это по столичным меркам, а здесь, в Ельске, она считалась первой красавицей, хоть и немного подержанной. Женщина стояла в расстегнутом белом плаще с шарфом под воротником, чтобы все могли увидеть в огромном декольте золотой крестик, который украшали четыре камня.

– Советник патриарха… – прошептала директор гостиницы и почувствовала, как холодок бежит по позвоночнику от затылка до копчика.

Это было чем-то вроде наместника Бога на земле, во всяком случае, уж никак не меньше губернатора области.

– Андрей Алексеевич! – наученная мэром, как нужно обращаться к советнику патриарха, воскликнула директор и сделала шаг вперед, немного разведя руки, словно собиралась обнять гостя.

Холмогоров мягко уклонился от объятий, сдержан, но кивнул. – Мы старались, – тараторила женщина, – номер готовили, хотели как лучше. Но мы же не знали, что вы приедете так рано.

– Не стоило беспокоиться, – ответил Холмогоров, оглядывая влажный, только что вымытый и не успевший еще просохнуть холл.

На стекле жужжали недавно очнувшиеся от зимней спячки мухи.

– Но мы вам приготовили лучшие апартаменты. И телевизор поставили, цветной, с большим экраном, и холодильник работает, и напитки в нем есть. Вы какие предпочитаете?

Холмогоров оставил этот вопрос без ответа, словно давал понять, что человек, имеющий отношение к церкви, скромен в своих привычках и для него напиток может иметь лишь одну ценность – утолять жажду.

– И вода горячая у нас есть, – говорила директор, – и телефон городской работает. В ресторане для вас столик зарезервировали. Я предупредила, вот, посмотрите, – директор открыла дверь номера, но тут же поняла свою ошибку.

Она демонстрировала номер, который готовили к приезду гостя.

– Я хотел бы немного отдохнуть, спасибо. ;

У Холмогорова никто не спрашивал документы, никто не просил заполнить квитанцию, оплатить проживание. Андрей Алексеевич даже слегка улыбнулся в бороду. Суета, поднятая вокруг его приезда, напомнила ему о гоголевском «Ревизоре», не хватало лишь слуги Осипа, который бы без всякого стеснения пользовался всеми мирскими благами, предоставленными наивными хозяевами городской жизни.

По масштабам Ельска номер был прямо-таки шикарный. Он тоже был наспех вымыт, пах хлоркой, запах которой безуспешно пытались перебить хвойным дезодорантом. На крышке унитаза гордо красовалась бумажная лента «Продезинфицировано». Все, о чем мог мечтать приезжий, в этих апартаментах имелось: и телевизор, и горячая вода, и хрустальные пепельницы на тумбочках и столе. В серванте поблескивали бокалы. «Они, наверное, собраны со всей гостиницы», – грустно подумал Холмогоров. В вазе стояли три красные гвоздики.