Война не по правилам - Александр Тамоников Страница 12

— Понял, Абдулла.

— Прекрасно. Удачи.

— Благодарю, до связи.

Отключив станцию и уложив ее в кейс, Гамсадзе занял место водителя и повел «Ниву» через центр на восточную окраину, где под видом искателя приличного земельного участка под строительство коттеджа снимал квартиру в одной из немногих «хрущевок» районного центра.

В 22.00 в доме все стихло, только Федька иногда всхлипывал во сне.

Назаров прилег на лавку у печи, так, чтобы Федька при всем желании незаметно не мог спуститься вниз, и уснул.

Ночью по стеклу окон ударили капли дождя. Где-то далеко загрохотал гром. Спал у себя на съемной квартире и Гамсадзе. Он все тщательно спланировал вечером, потом поужинал, искупался, лег спать в мягкую кровать, совершенно не думая о завтрашнем дне, потому что знал, что тот пройдет на автомате. То, что спланировано, будет реализовано. Нервы у Гамсадзе были крепкие, оттого и спал он крепко.

Поднялся Рустам в 6 утра. Воскресный день выдался ненастным. К утру дождь стих, но свинцовое облако закрывало небосклон, грозя каждую минуту снова разразиться грозой и ливнем. У него все было готово. Приведя себя в порядок и позавтракав, Гамсадзе протер те места квартиры, где мог оставить отпечатки пальцев. Таких мест было немного, опытный боевик старался прикасаться только к необходимым предметам в квартире. То, что хозяйка-пенсионерка знала его в лицо, не грозило совершенно ничем. Снимал двушку он под чужой фамилией. Под фамилией и по документам человека, уже два года как похороненного на кладбище под Поти. Да и кто станет спрашивать хозяйку о ее постояльце, который ничем не привлек к себе внимание соседей? Но отпечатки все же следовало убрать. Только по ним в случае неожиданного и пусть только теоретически допустимого провала, полиция и ФСБ могут узнать, КТО именно находился в Борске накануне взрыва.

В 6.40 он позвонил хозяйке:

— Анастасия Владимировна? Гурам, доброе утро, извините, что звоню так рано.

— Ничего, Гурам, в мои годы встают рано, — ответила хозяйка.

— Извините, Анастасия Владимировна, но обстоятельства сложились так, что я должен немедленно уехать.

— У вас что-то произошло?

— Мама заболела, и я должен быть с ней.

— Вы хороший человек и примерный сын, не то что мой оболтус, под пятьдесят, а все ума не наберется. О почтении к матери и говорить нечего, я ему нужна только тогда, когда получаю пенсию да плату за квартиру.

— Сожалею, люди, они разные.

— Да, но мы договаривались на месячное проживание, и если бы я знала, что вы съедете раньше…

— Не волнуйтесь, Анастасия Владимировна, я оплачу аренду квартиры за месяц, — не дал ей договорить Рустам.

— Но я не смогу сейчас подъехать.

— Этого и не требуется. Я оставлю деньги и ключи в зале на столе, дверь же захлопну.

— Не знаю почему, но я вам верю.

— Люди должны верить друг другу, иначе жизнь превратится в ад.

— Согласна. Хорошо. Желаю вашей матушке скорейшего выздоровления, и передайте ей, пожалуйста, что у нее прекрасный сын.

— С удовольствием. В квартире порядок. До свидания. Буду в вашем поселке, обязательно сниму квартиру у вас.

Гамсадзе отключил телефон, протер трубку, положил на рычаг старого аппарата и усмехнулся: «Знала бы старая карга, какой из меня прекрасный сын».

Но деньги отсчитал все и, оставив ключи, вышел в подъезд, захлопнув за собой дверь. В 7.00 он уже был в том же переулке, откуда выезжал вчера на встречу с Назаром и по которому возвращался домой. Этот проулок был очень удобен, ни одной калитки, выходящей в него, зато много кустов и деревьев, а у поворота на пустырь небольшая площадка, будто кто-то специально сделал ее для стоянки машин. Впрочем, возможно, так оно и было. Закрыв «Ниву» и соблюдая меры предосторожности, он не спеша прошел к покосившемуся забору участка Алтунина. Обошел его и встал за развесистой ивой, откуда ему был виден и дом, и двор, где находились боевики группы Назара. Посмотрел на часы. До начала главных действий еще полтора часа, но ничего, он подождет. Гамсадзе умел ждать, это не было для него в тягость.

В доме же первым проснулся Алтунин. Стал спускаться с печи и наступил на Назарова.

— Ты чего, Федька? — вскочил тот.

— В сортир мне надо, мочи нет.

— Пойдем!

— Я че, один не смогу?

— Сможешь, но и мне надо в туалет.

— А! Голова-то как трещит! Перебрал вчера. Нальешь опосля?

— Налью. Как не налить на прощание?

— А бабки?

— Ты же в сортир хотел.

— Бабло важнее, — переминаясь с ноги на ногу, проговорил Федор.

— Будет тебе все!

— Ну, лады, побежал. — Он пулей вылетел из дома и закрылся в туалете.

Вернулся Федька бледный, как поганка:

— Фу, сука, вывернуло всего. Да еще желчью. Давно так не блевал.

— Налить?

— Он еще спрашивает. Но немного. Первую пару стаканов вынесет наружу, по опыту знаю, хорошо, если третий провалится.

— У тебя целая наука, как похмеляться в экстремальной ситуации.

— Было бы чем, а похмелье собью.

Назаров достал из дорожной сумки Гавриленко бутылку водки. Федор поставил на стол стакан, выложил начатую пачку «Примы».

— Хватит? — спросил Виктор, налив в стакан граммов сто.

Федор кивнул, опрокинул в себя водку и сжался, сложив руки на коленях. Его сотрясали рвотные позывы, но он терпел. Правда, недолго, сорвавшись с места, кинулся к помойному ведру.

— Первая вылетела, мать ее, — вернувшись, пробурчал он и налил себе еще граммов сто двадцать.

И вновь его вырвало. И в третий раз тоже. Только после последних в бутылке сто граммов он икнул и облегченно вздохнул:

— Провалилась! Теперь будет ништяк, давай, Витя, второй «пузырь», надо закрепить успех.

Назаров не жалел водку, и уже через час Федька свалился с табурета на пол.

— В хлам, то, что и надо. Положить его на лавку? — усмехнувшись, спросил Гавриленко.

— Пусть лежит, где лежит, не трогай. Бутылки протри, да в ладони его зажми, чтобы на «пузырях» остались лишь отпечатки Феди-Синяка.

Когда Гавриленко закончил уборку, в комнату вошла Нестерова.

Ее было не узнать. Ни намека на морщины, на щеках румянец, темные круги прошли, глаза поблескивали, губы и ресницы накрашены, волосы уложены в пучок. Одета Людмила была в легкое платье до колен, ни дать ни взять порядочная женщина, примерная супруга и хозяйка.

— Ты ли это, Людок? — воскликнул Гавриленко.

Нестерова презрительно глянула на него, села на диван, положив ногу на ногу, и произнесла: