Сверхсекретный объект - Сергей Москвин Страница 12

– Сдай краповый берет! – Повторный приказ подполковника Федорова резанул по ушам Осокина.

И тогда Степан резко сдернул с головы свой краповый берет – отличительный знак и гордость любого спецназовца, и, скомкав его в кулаке, швырнул в лицо стоящего напротив него офицера.

– Да пошел ты! – прошипел он сквозь зубы и сплюнул под ноги Федорову.

Однако подполковник не ответил на оскорбление. Он на лету поймал брошенный в лицо берет, расправил его в руках и, аккуратно сложив вдвое, обратился к построившимся перед палатками солдатам:

– Больно терять друзей. Но вдвойне больнее узнать, что твои друзья погибли по вине предателя!..

Дальнейших слов Федорова Осокин уже не слышал, так как, бросив в лицо командиру свой краповый берет, резко развернулся и быстро ушел с построения. Его никто не удерживал. На общее построение роты собрались спецназовцы, а капитан Осокин только что был лишен этого звания.

Он ушел в свою жилую палатку и, растянувшись на койке, прикрыл глаза. Однако уединение бывшего командира штурмовой группы продолжалось не долго. Построение роты вскоре закончилось, и в палатку вернулись соседи Осокина: старший лейтенант Кудрявцев, командир второй штурмовой группы, и его заместитель лейтенант Бондаренко.

– Забирай свои вещи и убирайся! – потребовал Кудрявцев, обращаясь к вытянувшемуся поверх одеяла Осокину. – Мы не хотим находиться в одной палатке с предателем и трусом.

– Еще раз назовешь меня трусом, слизняк, и я вырву твой вонючий язык. – Осокин медленно повернулся на койке в сторону вошедших в палатку офицеров. – За последний рейд я отправил на тот свет девять «чехов», а что сделал за это время ты?

– Все, что ты умеешь, – это убивать! – ответил Кудрявцев. – Но твое умение не имеет ничего общего с храбростью! И поэтому я еще раз повторяю – ты трус! Ты испугался встретить на пути наш военный патруль, который наверняка поинтересовался бы, откуда у тебя вещмешок, набитый долларами, и куда ты с ним направляешься. Поэтому ты и повел дозор через территорию боевиков. Солдаты доверяли тебе, как командиру, а ты предал их, сознательно подставив под чеченские пули. В угоду себе ты погубил троих своих бойцов, а бравируешь тем, что сумел застрелить девять «чехов»! Так кто ты после этого, если не трус?!

Не говоря ни слова, Осокин резко вскочил с кровати и, оказавшись перед Кудрявцевым, нанес ему короткий, но чрезвычайно мощный боковой удар в подбородок. В момент удара Осокин ощутил, как хрустнула под его кулаком переломленная челюсть Кудрявцева, но не почувствовал ни капли жалости. Нокаутированный старший лейтенант рухнул на земляной пол палатки. На выручку своему командиру тут же бросился его заместитель. Но Осокин предполагал такое развитие событий. Он нырнул под правую руку Бондаренко, уходя от его прямого удара, и в свою очередь ударил лейтенанта по ребрам. И вновь под кулаком Степана Осокина затрещали переламываемые кости. Отброшенный ударом Осокина, Бондаренко отлетел к своей койке. Но, несмотря на перелом двух ребер и резкую боль, пронзившую его правый бок, он не потерял сознания. Ненависть к предателю, погубившему трех своих бойцов и искалечившему его друга, оказалась настолько сильной, что Бондаренко рванул из-под койки свой автомат, подвешенный к пружинам панцирной сетки. В следующую секунду ствол автомата нацелился в грудь Степана Осокина.

– Отставить! – прокатился по палатке оглушительный окрик подполковника Федорова.

Бондаренко вздрогнул от неожиданности, а его указательный палец, уже начавший выбирать свободный ход спускового крючка, замер на полпути. Воспользовавшись замешательством своего подчиненного, Федоров ворвался в палатку и заслонил замершего на месте Осокина своим корпусом.

– Убери оружие, Антон, – медленно и внятно произнес Федоров, обращаясь к Бондаренко. – Он этого не стоит. Не ломай себе жизнь из-за этого негодяя. Его будет судить трибунал, и он получит по заслугам. Это я тебе обещаю. Ты слышишь меня, Антон?

– Слышу, товарищ подполковник, – ответил Антон Бондаренко, опуская свой автомат.

...Обещанию подполковника Федорова не суждено было сбыться. К концу 96-го года военную прокуратуру буквально захлестнула волна уголовных дел, заведенных по фактам преступлений, совершаемых военнослужащими федеральных войск на территории Чечни. На фоне убийств, грабежей и изнасилований, которые приходилось расследовать следователям военной прокуратуры, приписываемые капитану Осокину мародерство и невыполнение приказа отнюдь не выглядели опасными преступлениями, как охарактеризовал их подполковник Федоров. Во время зачисток сел и проведения боевых операций военно-служащие федеральных войск повсеместно забирали и присваивали себе деньги и ценности, найденные у погибших чеченцев. Случаи же невыполнения приказов и даже открытого неповиновения командирам среди солдат и офицеров встречались еще чаще, поэтому пример капитана Осокина отнюдь не стал для них исключением. Правда, к выдвинутым против Осокина обвинениям прибавилось еще одно – драка с причинением телесных повреждений двум офицерам своего подразделения. Но уже во время рассмотрения уголовного дела подразделение, в котором служил Осокин, было переброшено в другой район Чечни, что крайне затруднило для следователя получение свидетельских показаний от сослуживцев Осокина. К тому же непрекращающиеся вооруженные столкновения федеральных сил с отрядами боевиков регулярно прибавляли работы военной прокуратуре. И в конце концов следователь, который вел дело Осокина, так и не собрав доказательств, необходимых для составления обоснованного обвинительного заключения, вынес постановление о прекращении уголовного дела в связи с недостаточностью улик.

– Считай, что тебе повезло, – сказал следователь Осокину на прощание.

Но бывший спецназовец Главного разведуправления Генерального штаба вовсе так не думал. На основании рапорта, поданного командованию подполковником Федоровым, капитан Осокин был лишен офицерского звания и уволен из рядов Вооруженных сил. Но главную горечь Осокина составляла потеря четверти миллиона долларов, захваченной им во время своего последнего разведывательного рейда. Всякий раз вспоминая о своем задержании патрулем ОМОНа, Осокин жалел лишь об одном – о том, что не расстрелял остановивших его омоновцев вместе с их командиром. «Это надо было сделать сразу, до того, как они полезли в вещмешок и нашли там баксы, – рассуждал он, восстанавливая в памяти подробности своего ареста. – Автомат висел у меня на плече, а они, все четверо, стояли передо мной в одну линию. Я мог бы срезать их одной очередью. Правда, в тот момент у меня за спиной стоял этот придурок из моей разведгруппы. Но он бы не успел понять, что происходит. Да даже если бы и понял, то не решился бы стрелять в спину своему командиру. Мне оставалось только положить патруль, затем грохнуть моего придурка, и четверть миллиона баксов навсегда стали бы моими. Я же уже зарезал за эти деньги пленного «чеха», так надо было идти до конца. Какая разница – один труп или шесть, если я все равно собирался исчезнуть с этими деньгами?»