Опоздать на казнь - Фридрих Незнанский Страница 12

— Надеюсь, не зеленый? — уточнила Ирина.

— Да все равно, — повторила Лена. — Зеленый так зеленый.

— Не нужно так говорить. — лицо Ирины Галковской просветлело, очевидно, она любила поговорить о сортах и свойствах чая. — Питие зеленого чая — это особый ритуал. Просто так, из граненого стакана в подстаканнике, украденном в поезде, он не только не принесет пользы, но даже может и навредить.

— Да что вы говорите! — раздраженно ответила Лена. Жалости к любовнице убитого уже не было. Вот сейчас они будут сидеть и обсуждать чайные ритуалы! Этого еще не хватало.

— Ах да, простите, о чем это я… — сникла Галковская. — Ну так вот. Что ж, все знали о наших с Сережей отношениях. Глупо отпираться. Вы не находите? Глупо. Аспирантка и профессор — такой избитый сюжет. Впору снимать мелодраму. Вы любите мелодрамы? Я — терпеть не могу.

— Все знали о ваших отношениях, — напомнила Лена.

— Да. Поверить не могу, что нет Сереженьки… — Галковская разливала чай. — Не может такого быть. Не может. Сердце мое заледенело, но продолжает биться. Почему оно не остановилось в то самое мгновение, когда его убили? А?

— Почему вы так уверены, что его убили? — подняла брови Лена. — Следствие пока не располагает достаточными данными для того, чтобы это утверждать.

— Да ну, бросьте… Человека находят в лесу, сожженного. Он же не мог сам полезть на костер, он же не Жанна д’Арк…

— Кстати, Жанна д’Арк тоже не сама на костер взошла, — машинально заметила Лена.

— Тем более, — упрямо мотнула головой Галковская. — И потом, зачем бы вам тогда приезжать из Москвы и меня допрашивать? Если бы это был несчастный случай, или сердце не выдержало, вы бы обратились к медикам, а не к любовнице, верно? Но он был здоров, совершенно здоров и полон новых идей. В тот день, когда он вернулся со своего симпозиума…

Лена насторожилась. Кажется, Ирине надоело болтать просто так и она наконец заговорила по делу.

— В тот роковой для него день. Черт, нет, избитая фраза. Просто — в тот день, когда он был здесь… Ах, это я во всем виновата! Моя вина! — вдруг воскликнула она. Глядя на Галковскую, Лена Бирюкова наконец поняла буквальный смысл выражения «слезы брызнули из глаз».

— Ирина, не надо… — как можно более твердо произнесла Лена.

— Да, да… — Галковская быстро успокоилась и, промокнув глаза бумажной салфеткой, повторила:

— Это я… Я во всем виновата.

Лена подалась вперед, машинально отодвигая чашку с чаем в сторону. Вот теперь-то, видимо, и начинается настоящий разговор.

— В чем именно заключается ваша вина?

— В тот день, когда… Ну, вы знаете… В тот день он позвонил мне из аэропорта и сказал: «Ирка, я прилетел! Жди меня с обедом!» У Сережи всегда был отличный аппетит. — Ирина всхлипнула, закурила сигарету, выпустила тонкую струйку дыма. Провела рукой по глазам. — Я так обрадовалась! Достала из шкафа новое платье, я под него весь месяц худела, такое воздушное, романтическое, совсем не для меня, а для какой-нибудь беззаботной девочки сшитое. Но я его все-таки купила специально для него. Оно такое розовое, открытое, с коротким рука…

— Он позвонил вам и сказал, что приедет. Когда? — снова перебила Галковскую Лена. Вести разговоры о фасонах платьев в ее планы не входило.

— Ах, да. Он не уточнял времени. Просто сказал — жди с обедом. Я поехала на рынок. У нас тут поблизости нет рынка, а Сережа не любит магазинное мясо. Приготовила все, стол сервировала. Вино мне один студент презентовал. Ну, знаете, как это бывает. Грузинский строгий папа сказал перед началом сессии: получишь хоть одну четверку — зарэжу! А парнишка никак даже на четверку не тянул. Ну вот сразу у него не заладилось с моим предметом, а он же у них не профилирующий. Поставила я ему пятерку, пожалела парня — вдруг отец и вправду зарежет, а мальчик не забыл, принес мне через неделю бутылку вина, поклонился, руку поцеловал. Такой галантный, симпатичный. Нос орлиный, глаза так и горят! Но не мне, конечно, о таких думать, — вздохнула она. — Молодые, они знаете ли, все как-то к молодым тянутся.

— Вы приготовили обед и ждали Дублинского, — терпеливо напомнила Лена.

— Да… Обед был шикарный. Сереженька вбежал ко мне на пятый этаж как мальчишка, поцеловал, подарил букет. Вон, видите, в углу стоит. Необыкновенные цветы. Видите эти штучки? Это такой специальный декоративный сорт капусты. Представляете? Букет с капустой!

— Он был весел и беззаботен, я правильно поняла?

— Да, совершенно беззаботен. Я так обрадовалась — думала, он останется у меня ночевать. Мы сидели, держались за руки. Он рассказывал мне о исследовательской лаборатории в Кёльне, в которой ему довелось побывать. Мы решили кое-что у них перенять.

— Вы что, за романтическим ужином разговариваете о работе? — опешила Лена.

— Это был романтический обед, — поправила Галковская. — А потом, если вы, например, обедаете со своим коллегой, который вам не только коллега, но и… Я говорю, допустим, вы с ним обедаете. Неужели вы станете обсуждать посторонние вопросы? Мы с Сережей были преданы одной и той же идее. Потому, наверное, он и полюбил меня. Ведь его жена тоже раньше защищалась на нашей кафедре. Но потом — дом, заботы, муж — всемирно известный ученый. Словом, она отошла от науки.

Лена посмотрела на Ирину и подумала, что та, в общем, верно рассуждает — не будет, она, например, с Гордеевым говорить за обедом, пускай и романтическим, о посторонних вещах. Даже некое чувство симпатии пробудилось в ней к этой растрепанной, нервной женщине. Стоп! Стоп, подруга!

— А вы в самом начале что-то сказали о своей вине, — напомнила она. — В чем все-таки эта вина заключается?

— Ах да, я как раз к этому веду, — сказала Галковская. — Понимаете, я так ждала его, так мечтала, что вот сейчас он освободится, приедет ко мне, и мы всю ночь… Словом, в этот день он будет только моим — и больше ничьим. Но он то и дело глядел на часы… Ему такие часы в Германии подарили — удивительные просто! И вдруг вскочил, как чертик на пружине. «Ну все, родная, мне пора». А его удерживать бесполезно. Ну я проводила его до порога. Закрыла дверь, села за стол, смела бокалы и тарелки на пол, достала бутылку водки. И, не поверите, обозлилась и говорю: «Лучше бы ты умер, чем снова к ней возвращаться!» Это я не помня себя сказала, понимаете? Но всякое произнесенное нами слово — это не просто так, знаете, да? Особенно когда с сердцем говоришь, это еще страшнее, все там, — Ирина показала наверх, на грязноватый, в желтых подтеках потолок, — там все слышат. И каждое наше желание взвешивают. Самое искреннее — выполняют. Так что опасайтесь желать кому-то плохого. Это может запросто сбыться.

Лена взяла с подноса козинак и проглотила, почти не жуя. Это было совершенно невозможно выносить! А она-то думала, что Галковская сейчас расскажет ей нечто существенное, что позволит хоть на полшага приблизиться к разгадке неожиданной и страшной смерти Дублинского.