Волынская мадонна - Александр Тамоников Страница 11

Этим людям решительно не хватало праздника. Пир во время чумы их тоже устраивал.

Захмелевший Петро Ломарь хлопал по спине такого же пьяненького собутыльника из местных, допытывался, почему тот сидит в селе, а не воюет с оружием в руках против злобных украинцев.

– Да не бойся, пан! – заявил он, наполняя очередной стакан. – Я тебя все равно уважаю, ты молодец, что не бежал из родного села в такое сложное время.

Горбацевич пил немного, украдкой косился по сторонам, но энергично подливал старосте. Брумель сначала мялся, отказывался, потом уселся со всеми, махнул стакан, за ним и другой.

– Признавайся, дружище, вы точно не имеете связей с партизанами? – допытывался Горбацевич. – Ты пойми, они нам очень нужны. Дело крайне важное.

Нет, эти добрые люди не могли ему помочь. Рады бы, да нечем.

Как-то незаметно веселье входило в раж. Советские партизаны стали позволять себе шуточки, не характерные для их роли, давали волю рукам касательно женского пола. Звучала украинская речь, разбавленная для приличия русскими словами. Сельские мужчины пока этого не замечали, слишком много спиртного в себя влили, но женщины насторожились.

Бойцы УПА наелись и напились. Теперь им хотелось чего-то другого.

– Панове, а где же танцы! – выкрикнул пьяный Кишко.

Из ниоткуда взялась гармонь. Поляк с постным лицом заиграл, заметно фальшивя. Все это звучало и смотрелось как-то жутковато. Поляк был немым, его бледное лицо пересекал давнишний шрам. Он сидел неестественно прямо, смотрел перед собой и растягивал меха.

Женщины танцевали медленный куявяк. Это зрелище трудно было назвать феерическим. Бледные лица, неловкие движения. Но бандеровцы хлопали им и снова тянулись к выпивке.

Павло Присуха потянулся к маринованному огурцу и как-то ненароком обнял девчонку с косой. Та втянула голову в плечи, но ничего не сказала. Он поволок ее к себе на колени, при этом чуть не обрушил половину стола.

Его боевые товарищи заржали. Отчетливо зафальшивила гармонь, остановились танцующие пары. Завизжала девчонка, оказавшись в охапке.

– Сиди, красотка! – прошипел Павло. – Кусаться не буду, обещаю.

Девчонка вырвалась, соскочила с коленей. Он с хохотом погнался за ней, обрушив-таки стол. Отпрыгнули, ахнули женщины. Девочка споткнулась, села в пыль. Присуха догнал объект своей неразделенной страсти, схватил под мышки, потащил в пустующую управу.

Это был сигнал к началу боевых действий. Бандеровцы улюлюкали, вскакивали из-за стола. Снова понеслась безудержная потеха!

Мать девчонки бросилась за ней. Гаврила Крытник обхватил ее поперек пояса, приподнял и отбросил. Женщина упала неловко, сломала ногу.

Кто-то опешил, застыл как столб. Другие бросились наутек.

Гармонь протяжно взвыла и заткнулась. Автоматная очередь порвала ее на куски, сбросила гармониста с колченогой табуретки.

Да, теперь все встало на свои места. Поддатые бандиты гонялись по пустырю за визжащими бабами. Падали, обливаясь кровью, старики и дети.

– Прекратить огонь! – крикнул Горбацевич через пару минут, когда стрелять стало уже не в кого.

Наступила тишина. Размявшиеся бандеровцы снова садились за стол, поднимали упавшие стулья. Не пропадать же добру.

Горбацевич потряс головой, прочистил пальцем ухо, в котором стоял звон.

Кругом привычная картина – разбросанные тела, лужи крови. Кто-то еще шевелился.

Икал, давясь кровью, писарь Бонкевич, зажимал рану на животе. Глаза его стекленели, но он видел, как подошел к нему командир этого вот партизанского отряда. Пуля встряхнула человека, оборвала икоту.

Царапал ногтями землю староста Брумель. Ранения в принципе были не смертельные. Одна из его рук даже сохранила подвижность. Он с тоской смотрел на Горбацевича и все еще не верил.

– Кто вы? – прохрипел староста, глотая кровь. – Вы не советские партизаны.

– Это очень тонкое наблюдение, – заметил майор. – Даю вам возможность угадать с трех раз, любезный. Ах, уже угадали. – Он выпустил всю обойму в голову старосты.

– Шабаш, Назар Иванович, погуляли, – проговорил Кишко. – Теперь пойдем обратно?