Москаль - Михаил Попов Страница 11

— Ладно–ладно, что там все–таки?

— Дай войти.

Сел на кухне за огромный круглый стол, под низко нависшим широченным соломенным абажуром. Длинно вздохнул.

— Завари кофейку.

Не было никакой возможности отказаться от выполнения этого вида супружеских обязанностей, хотя супруге было явно не до чашек и конфорок. Кофемолка выла с приливами и перерывами, выдавая душевное состояние Светланы. Это немного озадачило Дира Сергеевича. То, что она волнуется за родственника, было естественно, но чтобы так! За годы совместной жизни Света, конечно, изменилась. Когда–то это была очаровательная, белокурая, синеглазая отличница, справная, толковая, ясная, с как будто бы накрахмаленной душой. И теперь многое в ней сохранилось: белокурость, чистоплотность, только синева глаз поблекла и фигура сильно расплылась.

— Вот тебе кофе, говори. — Она подала чашку так, словно это была плата за информацию.

— Елагин считает, что это новый такой вид то ли рейдерства, то ли рэкета.

— Не поняла.

— Да я и сам не вполне… Короче, в Киеве формируется бригада из нескольких генералов МВД, ФСБ, прокуратуры, может быть, какие–то депутаты задействованы, люди из окружения премьера, они сканируют наши финансовые потоки, направленные на Украину, ищут самый незащищенный, без соответствующего политического сопровождения, и, как это у них называется, «откусывают голову».

— Колину?

— В данном случае да. — Дир Сергеевич отхлебнул на редкость невкусного кофе и даже не стал скрывать своего отношения к нему. Светлане, похоже, было наплевать на это.

— Он что, убит, мертв?

— Елагин считает, что не мертв и не убит. Канул. Пропал в подвалах самостийной хохляцкой власти. Круговой сговор всех ведомств. Никто даже взяток не берет. Кроме того, там… да ладно, это…

Светлана села напротив, закусив верхнюю губу. Когда–то это движение сводило Митю с ума.

— И что теперь?

— Как говорит Елагин, будет перетягивание каната. Они будут прессовать Аскольда, чтобы он отписал какой–нибудь подставной ихней фирме контрольный пакет, мы будем бегать в Думу и в Совет Федерации, вымаливая государственную поддержку. Чтобы организовать один, даже не самый солидный звонок отсюда, нужны такие вливания… Власть столоначальников. И что характерно, какому–нибудь нашему надворному советнику куда ближе интересы киевского бюрократического атамана, чем своего русского честного миллионщика. Такой межгосударственный чиновничий симбиоз. Сидят волчары по обе стороны границы, а дойное стадо мечется туда–сюда. Волки–то сыты, а коровам не на кого даже пожаловаться. Елагин говорит: не исключено, что те деньги, что мы заплатим здесь, частью прямо пойдут в Киев.

— И Колю отпустят?

— Да. И еще сделают благородный вид, будто бы они во всем разобрались и законность торжествует. А наши здешние надуют щеки: вот, мол, какие мы политические богатыри! Как мы вас открышевали в международном масштабе — а?! Всегда обращайтесь!

— Ну так чего ждать!

Дир Сергеевич еще раз отхлебнул из чашки и с решительным видом отодвинул ее.

— Сначала надо выяснить, в какие руки имеет смысл давать. Потому что берут все, а помочь могут очень немногие. Елагин говорит, что это нынешняя мода: берут — и охотно, но тут же забывают, что взяли. Дача взятки сама по себе ничего не гарантирует.

— Елагин, Елагин… А ты–то что думаешь?

— А мое положение пока расплывчатое, из оставленных Колькой документов не ясен мой статус. Нужен совет директоров, то–сё. А у меня ни опыта, ни авторитета.

— То есть ты просто остаешься у себя в журнале, и все?

Дир Сергеевич задумчиво выпятил нижнюю губу.

— Кто знает. У Елагина есть подозрение, что в нашей системе есть «крот». Это…

— Да знаю я, смотрела сериалы.

— Поэтому мое значение, как фигуры, заведомо находящейся вне подозрений, близкий родственник все–таки, и не с кухни этого бизнеса, то есть без должностных амбиций, мое значение повышается. Елагин думает, что директора захотят сделать из меня зицпредседателя, а сами начнут прятать свои хвосты, закапывать свои мелкие грешки или искать запасные аэродромчики.

— А не проще им это делать, встав во главе фирмы?

— Нет, Света. Надо тогда, чтобы все встали во главе, семибоярщина, а это невозможно, так составлены документы. Никто из них не захочет дать подняться кому–нибудь другому.

Светлана Владимировна встала, налила кофе и себе, но не взяла с собой к столу.

— Значит, ты, Митя?

— Ты спрашиваешь, как будто угрожаешь?

— Ты мне скажи, ты будешь вызволять Аскольда?

Дир Сергеевич хлопнул себя ладонями по худым коленям.

— Да что с тобой, Света? Ты могла себе представить, что я воспользуюсь ситуацией, тем, что Коляна замуровали в Киеве, и все заграбастать себе? Обобрать брата? Уж поверь мне, если у меня и есть какие–то мысли, то совсем–совсем уж другого рода. Я, может быть, и воспользуюсь ситуацией, но в другом смысле. Аскольдика нашего я им не прощу, уж ты мне поверь, мать моего ребенка. Кстати, Мишка не звонил?

Светлана Владимировна вздохнула и кивнула.

— У него все в порядке. Кембридж — это не Киев.

Дир Сергеевич вздохнул и стал массировать длинными бледными пальцами левой руки глазные яблоки, разгоняя остаточное облачко похмельной тучи.

— Хоть с сыном у меня все в порядке.

Он не видел в этот момент лица своей жены, оно не было похоже на личико Мальвины, пусть и постаревшей.

— А скажи мне, Митя, а что этот Елагин — что за человек, что ему надо?

— Почему ты спрашиваешь?

— Слишком большое место он занимает в этой истории.

Дир Сергеевич убрал пальцы от глаз и откинулся на спинку кресла.

— А черт его знает. Аскольд ему, кажется, доверял. Из фсошников. ушел якобы по идейным соображениям или по моральным… Колян что–то рассказывал. Была жена–американка, уехала недавно, надо понимать — в Америку. У него тоже сын, и тоже на Западе. Если бы я размышлял о предателе, о нем последнем подумал бы.

— То–то и оно.