Размороженная зона - Михаил Серегин Страница 11

Пресс-хата в лагере – это место с особыми законами. Или, вернее, почти совсем без них. Как правило, здесь царит полный беспредел, в этом и назначение пресс-хаты – путем беспредела насаждать «красные» порядки. Конечно, если лагерь живет более-менее спокойно, блатные и администрация особенно не конфликтуют, то обитатели пресс-хаты почти не пересекаются с обычными зэками. Чтобы попасть в это сучье логово, зэку нужно отмочить что-то уж совсем запредельное, довести начальника лагеря до полного озверения.

Но если начинается обострение отношений, то пресс-хата становится мощным оружием в руках администрации. Посадить туда можно любого, формально это даже не наказание, ведь по документам сучий барак, отделенный от всей остальной зоны локалкой, ничем не отличается от прочих. Но это только по документам. На деле населяет сучий барак последнее отребье из числа тягунов-долгосрочников, в основном маньяки и насильники, которых преступный мир уже приговорил. И они идут в СВП, секцию внутреннего правопорядка, становятся на путь исправления, как это именуется официально.

Разумеется, любой правильный блатарь, попавший в сучий барак, оказывается в совершенно безвыходном положении. Единственная надежда – умудриться протащить туда за губой мойку, половинку лезвия бритвы, и полоснуть себя по вене. При удаче можно загреметь в лазарет, перекантоваться недельку-другую там. Правда, удаются такие финты редко, «суки» прекрасно знают обо всех этих блатных хитростях и на входе в свое логово тщательнейшим образом обыскивают каждого вновь прибывшего.

Но попавший после утреннего развода в пресс-хату Казак оказался лишен и этой призрачной возможности. Когда утром зэков выводили на плац, мойки он с собой, разумеется, не прихватил – с какой стати? Ведь ничто не предвещало никаких неприятностей, перевоспитание грянуло как гром среди ясного неба.

Сквозь полуприкрытые глаза Казак рассматривал помещение, в котором только что очнулся. Он уже успел понять, что притащили его в сучье логово, но поскольку раньше он здесь, разумеется, никогда не был, нужно было оценить обстановку. В первую очередь выяснить, много ли тут народу и нет ли чего-нибудь хоть отдаленно напоминающего оружие. Один хрен подыхать, так хоть не задаром.

В голову блатного и мысли не пришло о том, что можно попытаться как-то прогнуться и выжить. Его жизнь закончилась несколько часов назад, перед строем, когда его «законтачили».

Теперь жить, как раньше, он уже не сможет, даже если сумеет как-то отсюда выбраться. Блатные его не примут – закон не позволит. А становиться сукой… Ни за что!

Ничего похожего на оружие поблизости не было. Даже стула какого-нибудь – все они были собраны в противоположном конце барака, где собрались суки. Казак попытался их пересчитать, но получалось у него плохо, перед глазами все еще стояла мутная пелена, а главное, трудно было издали отличить «сук» от живших с ними «петухов», ими же и опущенных.

«Кажется, их штук десять», – подумал блатной.

Именно так – даже мысленно назвать «суку» человеком он не мог, считал их на штуки, как вещи. Вдруг одна из темных фигур, сидевших в конце барака, поднялась с места и направилась к нему. Следом поднялись еще двое и тоже приблизились к Казаку. Блатной сразу узнал их, и жгучая ненависть мгновенно перекрыла боль. Он почувствовал, что силы возвращаются к нему. Те самые хмыри, которые его «законтачили»!

Стоявший впереди здоровенный мужик со скошенным лбом и выступающими надбровными дугами ткнул лежащего Казака ногой в бок и сказал:

– Не притворяйся, урод! Очухался ты уже, зашевелился, я видел. Открывай зенки, побазарим.

Казак скрипнул зубами, но послушно открыл глаза. Он с огромным трудом удержался от того, чтобы сразу броситься на «суку» – пинок ногой сам по себе был страшным оскорблением. Но мощным усилием воли он справился с собой. Глупо было кидаться прямо сейчас, когда он еще толком не пришел в себя, нужно немного выждать.

– О, молодец, послушный какой… Может, ты и в остальном послушный будешь? «Хозяин» порадуется, что его воспитательная работа такие хорошие результаты дает. Так что, встанешь добровольно на путь исправления? Смотри, серьезно предлагаю. Блатари тебя теперь за человека считать никогда не будут, а здесь нормально жить станешь. Что, наденешь повязку?

Казак ничего другого и не ожидал. Ссучить «законтаченного» – самое логичное продолжение утреннего представления. Говорить ему было трудно, но он напрягся и, с трудом шевеля разбитыми распухшими губами, негромко выговорил:

– Чтоб тебе, суке поганой, твои же «петухи» очко на немецкий крест порвали. Твари вы, мрази, ублюдки! До вас еще пацаны…

Договорить ему не удалось. Все три «суки», шагнув к нему с разных сторон, принялись пинать лежащего. Казак скорчился, прикрывая пах и голову, а через несколько секунд в глазах снова потемнело.

– Стойте! – скомандовал косолобый. – Так до смерти запинаем раньше времени. Чалый, тащи ведро.

Один из «сук» отошел в сторону и вскоре вернулся с полным ведром холодной воды.

– Обливай!

На голову лежащего зэка обрушился холодный водопад. Он шевельнулся, приоткрыл глаза.

– Поднимите его, – потребовал старший из «сук».

Двое других под руки вздернули Казака с пола. Главный размахнулся и сильно ударил его в печень. Раз, другой, третий – между ударами он делал интервалы секунд по пять, не давая блатному снова потерять сознание, а державшие его под руки помощники не позволяли упасть.

– Обезьян, осторожней, насмерть же пришибешь! – подал голос один из державших Казака.

– Учить ты меня еще будешь… – презрительно хмыкнул названный Обезьяном. Кличка очень подходила ему. Он действительно напоминал здоровенную человекообразную обезьяну, даже руки у него были длиннее, чем полагалось бы при таком росте. – Не пришибу, не впервой, чай.

– Значит, не хочешь на путь исправления вставать? – спросил он Казака после очередного удара. – Ну что молчишь-то? Отвечай, когда спрашивают, молчуны мне никогда доверия не внушали.

Казак беззвучно шевельнул губами, а потом, с трудом приподняв голову, выдохнул:

– «Сука»… – в одном этом слове было столько ненависти, что Обезьян невольно отшагнул назад. Но самоуверенность очень быстро вернулась к нему.

– Тебе же хуже, – с деланым сожалением произнес он. – Эй, пацаны, отпустите-ка его и приведите сюда какого-нибудь «петуха».

Державшие Казака «суки» отпустили его, и блатной, как куль с песком, повалился на пол. «Суки» пошли в дальний конец барака и вернулись, гоня перед собой хлипкого мужичка совершенно забитого вида.