По агентурным данным - Фридрих Незнанский Страница 11

— Хороший паек! Это где ж такой выдают?

— Да есть места. — уклончиво ответил Хижняк. — А у тебя капуста справная! Сто лет такой не едал! Таисия Петровна квасила?

— Квасила она, а самой-то уж нет. Два месяца, Егор, как схоронил я Таисию, — отозвался старик. — Вот ведь все пилила меня, все огрызалась, а как не стало ее, такая тоска взяла.

— Что ж, помянем, — вздохнул Хижняк. — Она у тебя бой-женщина была.

— Что да, то — да! Дочка в нее пошла.

— А где Иринка ваша?

— В Казани. Она уж отвоевала, медсестрой с эвакогоспиталем войну прошла, там себе и мужа нашла. Он сам-то из Казани родом. Сперва решили туда поехать. Пишет, что все хорошо у них. Семья его приняла ее, свекровь дочкой зовет, не нарадуется. Скоро ко мне прикатят, покажет мужу родные места.

— Что ж, это здорово! Хорошо возвращаться к близким людям, к родным стенам, — очень серьезно произнес он и обвел глазами комнату.

На одной из них, в красивой золоченой рамке висел его собственный портрет, на котором он, Егор Хижняк, моложе годами и сухощавее, стройнее, — стоял в форме наездника рядом с красавицей кобылкой. На лошади — попона победителя, он — с кубком в руках.

Голуб проследил за его взглядом.

— Ага, любуешься? Кони-то снятся?

— А то… Часто снятся. Вот, сегодня приснилось, что на приз еду. Финиширую. Вожжи как под напряжением в сто вольт.

— Это хорошо, Егор, что ты вернулся! И, слава богу, здоровый, не покалеченный. Самое время тебе к мирному делу приступать. Мастеров нет, всех война проклятая пожрала. — Степан Михайлович печально вздохнул и осторожно спросил:

— Так ты насовсем?

— Нет, дед, не отпустят меня сейчас.

— Вона как! Я думал, война кончилась.

— Это как для кого.

— А для тебя? Тебя-то когда отпустят?

— Думаю, через год нас расформируют.

— Год, говоришь. — Старик задумчиво пожевал губами. — Что ж, год я еще продержусь. А там давай, возвращайся! Передам конюшню тебе. Ты мастер, должен ценить божий промысел!

— Что-то ты, старый, часто стал к небесам обращаться.

— Поживи с мое, — вздохнул Голуб. — Ладно, пойдем-ка в конюшню.

— А что Марго?… — решился наконец спросить Егор.

— Жива твоя Марго! Постарела, уж не та, что на фотке, — он кивнул на фотографию, — но еще ничего. Пойдем, покажу. Иди за мной!

— Она раньше здесь стояла!

— То раньше, а то теперь. Что ж она на постаменте. Не бронзовая, чать, можно и подвинуть. Вот теперь ее место.

Егор вошел в слабо освещенный денник. В глубине его, перебирая ногами, стояла караковая лошадь. Егор один общим взглядом сразу оглядел любимицу. Она была среднего роста и по статям не безукоризненная, слишком узкая костью. Но в подпруге лошадь была по-прежнему широка, что особенно удивляло при ее поджаром животе. Резко выступающие мышцы натягивали тонкую, атласную кожу. А в целом в ней очень чувствовалось то, что зовется у мастеров одним словом: кровь. Или порода.

Как только Егор вошел, лошадь глубоко втянула в себя воздух и тихо заржала, переступая с ноги на ногу.

— Узнала! Узнала меня, девочка! — взволнованно проговорил Егор.

Он подошел, погладил ее крепкую шею, поправил перекинувшуюся на другую сторону прядь гривы. Лошадь потянулась к нему мордой, выпятив черную нижнюю губу.

Егор протянул кусок хлеба, посыпанного солью.

— Узнала, узнала меня, умница. Марго, красавица моя! За спиной деликатно кашлянул Голуб.

— Ну, Михалыч, спасибо тебе за Марго! В каком состоянии отличном! Чем ты кормил-то ее?

— Да почти что грудью, — довольно усмехнулся старик. — Мы тут все над ними тряслись, как над детьми малыми. И докторица наша, и другие бабы, — кивнул Голуб вглубь конюшни.

Егор через решетку денника увидел молодую женщину, выводившую на улицу рысака.

— Это кто? — шепотом спросил он.

— Дак докторша наша. Ветеринар. Марина Сергеевна. Что, вижу, глянулась? Кобылка она сама по себе ладная, по всем статьям правильная.

— А что, Михалыч, дашь на Марго пройтись?

— Ну… как не дать… Сейчас Томку кликну, она оседлает.

— Ага, пусть оседлает, — согласился Егор, выходя из конюшни.

Марина Сергеевна собирала рысака. Ей помогала молодая, румяная деваха, в светлом летнем платье и больших, явно не по размеру кирзачах, натянутых на голые ноги. Щурясь от солнца, Егор незаметно разглядывал док-торицу. Выше среднего роста, не худая, но и не полная. Стройные ноги обтягивали узкие брюки, заправленные в изящные яловые полусапожки. Ладно скроенная кофточка обрисовывала высокую грудь и была стянута на узкой талии солдатским ремнем. Грива каштановых, с медным отливом волос сверкала на солнце, спускаясь на плечи. Лицо женщины было опущено, она сосредоточенно перебирала ремни упряжи. Егор видел лишь чистый лоб, прямой нос и тень от ресниц на чуть впалых щеках.

— Томка, ты пойди, запряги Марго. А то она застоялась там.

— Как застоялась? Мы ж вчера.

— Разговорчики! — рявкнул Голуб. — Ишь, распустились! Сказано запряги.

— Да я мигом, Степан Михайлович, — протараторила девушка, увидев, как смотрит на доктора симпатичный мужчина, что стоит рядом с начальством. «Видный, — подумала Томка, проходя мимо Егора. — Э, да ему под тридцать! Старик!»

Она скрылась в конюшне.

— Марина Сергеевна, как там Орлик? — спросил Голуб.

— Лучше, Степан Михайлович, — откликнулась женщина, поднимая на них глаза. Глаза оказались раскосые, зеленые, как у полесской колдуньи. У Егора дух перехватило.

— Это хорошо, что лучше. Вот, Марина Сергеевна, познакомьтесь. Герой войны.

— А я узнала Егора Петровича, — спокойно перебила женщина, коротко взглянув на Егора.

— Как это? — удивился Голуб.

— Так у вас в кабинете висит портрет героя.

— Верно, — Голуб хмыкнул, затем хлопнул себя по ляжкам — А чего я тут с вами лясы точу? У меня там отчет в кабинете. К завтрему не сделаю, голову снимут. а я тут, понимаешь. Егор, накатаешься, загляни.

— Конечно! — откликнулся Егор, не глядя на старика. Он не спускал глаз с женщины.

Она продолжала заниматься своим делом, не поднимая глаз.

— Хорош рысак, — Егор одобрительно похлопал по крупу лошади, и неожиданно его рука накрыла ее ладонь. Прохладная, крепкая ладонь с длинными пальцами затрепетала пойманной птахой. Егор отдернул руку, испугавшись, что женщина уйдет.

Но она спокойно взглянула на него, лишь в глубине зеленых глаз вспыхнуло что-то и исчезло под снова опущенными ресницами.