Без Любви - Борис Седов Страница 11

Кивнув в знак благодарности, он затянулся, выпустил дым длинной струйкой, затем ловко выщелкнул изо рта два дымовых колечка и, подмигнув Саньку, продолжил:

- Так вот, Егорыч, поедешь в Воркуту.

- Надеюсь, не в "столыпине", - пошутил Санек.

- Пока что нет, - ответил Арцыбашев. Шутка начальника оказалась покрепче, и Санек с комическим облегчением вздохнул.

- Шутки - шутками, а дело тебе предстоит ответственное, - сказал Арцыбашев, - будешь сопровождать очень нужного мне человека.

Говоря это, он сделал едва заметный акцент на слове "мне", и Санек, понимая, что расспрашивать о подробностях не стоит, кивнул.

- Тебе не нужно за ним следить, не нужно его пасти, просто будешь рядом с ним, чтобы видеть все, что он будет делать.

Арцыбашев затянулся, Санек молчал.

- Болтать тебе с ним не о чем, но в то же время делать вид, что вы не знакомы, не обязательно. Тут нет шпионской игры. Ты его просто подстраховываешь. И отчасти прикрываешь. Если случится какая-то непредвиденная ситуация - ты понимаешь, что я имею в виду глупую случайность - вытащишь его. И опять будешь рядом. Ты должен обеспечить его беспрепятственное передвижение по стране до самой цели, а там.

Арцыбашев протянул руку и взял фляжку. Взболтнув ее, он убедился, что внутри еще кое-что имеется, затем отвинтил пробку и разлил остатки по серебряным стаканчикам. На этот раз Санек присмотрелся к узорной чеканке повнимательнее и увидел профиль улыбающегося усатого Сталина и мелкую надпись "Дорогому любимому вождю от преданных советских граждан". В промежутке после слова "преданных" было нацарапано "им".

Санек удивленно посмотрел на Арцыбашева, а тот, усмехнувшись со сталинским прищуром, сказал:

- Удивляешься? А ты представляешь, сколько такого хлама привозили ему со всей страны?

- Наверное, эшелонами, - предположил Санек.

- Ну, в общем, да, - согласился Арцыбашев и поднял стопарь.

- За успех!

- За успех! - поддержал его Санек и немедленно выпил.

Убрав стаканчики и фляжку в стол, Арцыбашев вызвал секретаршу, заказал себе чай, а Саньку - кофе и продолжил инструктаж.

- Так вот. Будешь рядом с ним. Он никуда не денется, не сбежит и не сделает тебе никаких неприятностей. Ты будешь свидетелем того, что будет происходить, и потом расскажешь обо всем мне. Он об этом знает. С собой возьмешь оружие и необходимое снаряжение. Что именно, я скажу тебе позже. И помни, что уровень секретности этой операции - высший, я сообщаю тебе об этом и надеюсь, что ты уже принял это к сведению. Понял?

- Так точно, товарищ генерал, - вполголоса, но твердо ответил Санек.

Арцыбашев поморщился и недовольно сказал:

- Я тебя что - капитаном называю?

- Извините, Вадим Валентинович.

- Ладно, слушай дальше. Значит, будете идти по тайге. Он приведет тебя к зоне, и там ты будешь ждать его. Сколько ждать - неизвестно, но, надеюсь, это будет недолго. Когда он вернется, снабдишь его всем необходимым, то есть тем, что получишь от моего человека, и можешь возвращаться. Вопросы есть?

Санек подумал и спросил:

- А если он не вернется?

- Он должен вернуться. Иначе и быть не может. Если он не вернется, то мне нужно уходить из контрразведки и сидеть дома, носки вязать. Обязательно вернется. Схема его действий - беспроигрышная. Так что - собирайся.

Санек поднялся со стула, Арцыбашев тоже, затем они пожали друг другу руки через стол, и, развернувшись через левое плечо, Санек вышел из кабинета, столкнувшись в дверях с секретаршей, которая несла поднос с чаем и кофе.

- А как же кофе, Александр Егорович? - удивленно спросила она.

- Служба, Леночка, служба! - ответил за Санька Арцыбашев, и Санек с сожалением развел руками.

Выйдя из Управления, он сел в черную "вольво" и поехал домой.

* * *

Проснувшись, я взглянул на часы и убедился, что спал около двух часов. Посмотрев вниз, я увидел, что нижний сосед не спит и, плотоядно причмокивая, раскладывает на газете жратву. Мужичок, читавший днем книжку, отложил ее и тоже полез в сумки. На обложке книжки, лежавшей рядом с ним, была изображена пышногрудая загорелая блондинка в объятиях знойного кавалера, а под картинкой выпуклыми золотыми буквами было написано: "В хищных объятиях страсти".

Я вздохнул и, снова уставившись в потолок, подумал, что в моих хищных объятиях тоже извивались разные бабы, но только стоило подпустить кого-то из них поближе, как дело кончалось подставой.

Взять хотя бы мою первую жену.

Ну что ей, спрашивается, было нужно? Молодой, здоровый мужик, красивый, сильный, умный, в постели не сачковал, работа уважаемая - реаниматор. Живи и будь счастлива. Нет, нужно было воспользоваться тем, что я работал сутками, и связаться с другим мужиком…

Ну ладно, думал я, полюбила, разлюбила - хрен бы с ней. Но ведь, сука, какую подлость задумала! Позарилась на мою квартирку трехкомнатную. И не просто оттягать ее, а хитро, с подставой, да с какой! Пошла она со своим помойным хахалем на убийство. А подставили меня. Хитро придумали они свое подлое дело. Убили соседку, у которой в доме моих пальчиков немерено было…

Убили жестоко, а потом женушка послала меня к ней за чем-то, не помню. А тут и менты подкатили.

В общем, суд, приговор, срок и так далее. И не понял бы я, что это жены подстава, если бы не пахан камерный… Подумал бы, что просто засудили невиновного, случайно оказавшегося там, где не надо.

А паскудина белобрысая, когда давала свидетельские показания, глазки невинные широко открывала и даже однажды в зале суда, повернувшись к клетке, в которой я сидел, словно зверь дикий, сказала:

- Я не знала, что ты оказался способен на такую жестокость. И как я жила с тобой эти годы?

Тут-то у меня челюсть и отвисла.

Но ничего я не сказал и отправился на зону срок отбывать.

А пока сидел в Крестах под следствием, тоже приключения всякие были. На второй день после ареста смотрящему по хате стало плохо с сердцем. Причем так плохо, что решил он уже копыта отбросить. Сорокапятилетнее сердце, изношенное нелегкой жизнью блатного авторитета, не выдержало и остановилось.

Ну, тут я себя и проявил. Не зря же я сутками в реанимации торчал, спасая гражданам их никчемные жизни.

Бросился я на смотрящего, как тигр, сорвал с него шмотки недорогие и сделал кое-что хитрое из арсенала приемов ниндзя. Короче говоря, что-то вроде непрямого массажа сердца.

И получилось! Сердце пошло.

Очухался смотрящий и через час уже курил дорогие сигареты. А сидельцы камерные смотрели на меня, как на инопланетянина. Или, точнее, как на живого Ленина.

А смотрящий, проникшись ко мне уважухой немереной, стал меня учить тюремному уму-разуму. Иначе он отблагодарить просто не умел. Выспросил у меня всю историю про соседку и сказал: