Подкидыш - Эльмира Нетесова Страница 102

Пока у нас нет ностальгии по России. Но мне уже снятся наши березы и рябины. Засыпая в своей многоэтажке, ночами я брожу по русским лесам. Смешно! Но, верно, сердце с разумом не находят согласия в одном теле. Думаю, со временем это пройдет! Пиши! И не обижайся на нас! Прости мать, если она где-то была не права! Она и сегодня счастливее всех, потому что не знает границ, условностей и условий. Она далеко и близко. Видно, мертвые счастливее всех живых тем, что живут с нами, не спрашивая согласия. Им излишни заботы и чья-то помощь. Они не в обузу. Но их души всегда болят, незримо и непроходяще. Когда-то мы все будем вместе. Неразлучной семьей. Там мы помиримся. Жаль, что этого не было суждено при жизни. Прости за мрачные философские отклонения. Мне кажется, что начинаю уставать от скоростей. А куда все бежим? Куда, если впереди у каждого только смерть? Прости, что письмо такое мрачное. Мне так не хватает тепла и понимания. Но неоткуда ждать. И не от кого. Всем некогда! А мне так хочется услышать снова, как смеются березы, как шепчутся листья, голос матери и твои глаза. Но… Все безвозвратно потерян о. Мы слишком поспешили. Надо свыкаться с реальным. Тогда все будет проще! Пиши. Я очень жду твоего письма. И, если можно, пришли свою фотографию. Какой ты теперь, мой отец?..»

Николай закурил. Дрожали руки. А может, дрожало письмо? Легкий листок с тяжелой вестью…

— Вдовец я, Женька! Теперь уж и впрямь без надежд и шуток.

— Твоя американка померла?

— Да!

— Ну и черт с ней! Она была и не была, как призрак. Годы жаль. Силы ушли. Она бросила, уехала от тебя!

— Не от меня! Она — мать. Не захотела детей оставить. С ними ушла. И навсегда…

— Да брось ты на хрен лапшу вешать! Она этим детям, как блохе лапти, век не нужна! Искала приключений на старую жопу! Вот и нашла! Чего ее жалеть? Путевая не стала бы вязать руки молодым, навязываться в обузу. Пощадила бы молодых. И осталась бы с тобой допердеть до погоста тихо, как настоящая старуха. А эта, плесень! Идет она к хренам! Вот нашел о ком пожалеть, чудак! — отвернулся Женька.

А Николай открыл третье письмо:

«Мне кажется, что я пишу на адрес без получателя. Почему ты не отвечаешь, отец? Неужели не хочешь поддерживать переписку? Или потерян всякий их смысл? Или, простившись перед отъездом, навсегда выкинул из памяти? Я не могу объяснить твое молчание для себя разумными доводами. Даже если бы ты не был в Смоленской области, мог узнать о наших письмах и попросить передать их тебе. Но вряд ли ты помнил о нас. А значит, права была мать, сказавшая незадолго до смерти, что ты сродни ветру, сеющему семена, разносящему их по всему свету, но не способному вырастить и одно. Из тебя не получился муж, не состоялся отец, не дозрел дед. Тебя и мужчиной нельзя назвать, потому что, отравив жизнь семье, ты не сумел устроить свою судьбу. Ты не сумел найти в своей душе и каплю тепла, чтобы посочувствовать смерти матери, остался молчаливым, как пень… Что ж, твое молчание расцениваю по-своему. И это мое письмо к тебе — последнее. Больше не потревожу, не напомню, что у тебя когда-то была семья. Ты сам инициатор этого исхода! Конечно, не огорчишься. Таким беззаботным легко живется, их не точит ни совесть, ни память. Одно знай, когда придет время финиша, никто не пожалеет. Не вспомнит добрым словом. А внуки станут стыдиться тебя и навсегда забудут имя твое — подкидыш…

Я не прошу тебя ответить нам. Это дело твое. Можешь забыть наш адрес. У тебя больше нет родии. Ты один. И я больше не сочувствую, не хочу понимать тебя. Я говорю: прощай…»

«Вот так! Я во всем виноват! Они меня выкинули из моей квартиры на улицу, оставили без угла, а теперь упрекают, почему не даю ответ, не имею адреса! Нужен был повод, чтобы порвать со мной? Ну, получили его! Легче стало? На что бы я жил, если б не работал? В Сероглазку уехать? Живьем в могилу зарыться? Не спешите ли хоронить? Я покуда не на ваших харчах! Не нужен никому? Не способен вырастить? Легко живу? Не приведись тебе мое, сынок! Давно б сломался, как лучина… Я не отец? А ты — мужчина? Истеричная баба! Стоило из-за океана, с такой дали, посылать эдакую глупость? Стыдился б писанины такой!» — сплюнул под ноги зло. #

И, повернувшись к Женьке, сказал твердо:

— Полгода осталось мне до пенсии. Их с тобой допашем. И в последний раз подкинешь меня сюда уже насовсем. Навсегда. Пойду к Варюхе бросать якорь! — Направился к бабе напролом, через борозды и грядки.

Женька смотрел ему вслед изумляясь, не узнавая. Он много бы отдал, чтобы услышать, как Николай будет говорить с бабой.

А тот, не глядя под ноги, пер буром. Варвара сидела, на гнув голову, и не сразу увидела Николая. Услышала его дыхание, когда он был совсем близко, в двух шагах.

— Варя! Варенька! А если я попрошусь у тебя на полгода, чтоб пенсию мне заработать хорошую, отпустишь меня? Дождешься? — глянул бабе в глаза.

Варвара встала, подбоченилась:

— Коль так, решился мужуком стать? Никаких отсрочек тебе не выйдет! Понял иль нет? Не нужна мне большая пенсия. Проживем с тем, что есть. А тебя никуда никогда не отпущу ни на минуточку. Я тебя, может, много лет, а может, всю свою жизнь ждала.

— Варя! А как Женька? Ему совсем немного осталось, всего три месяца!

— Пусть свою жену спросит, что нужней, покороче станет его дорога…

И глянув в глаза Николая, спросила:

— А письма тебе от кого пришли?

— От бывшей семьи. В Америке они живут теперь. Жена уже умерла. Климат не подошел.

— Зачем же поехала, тебя оставила?

— Да мы вместе и не жили. Только поначалу. Что теперь о том? Мы с нею всю жизнь чужими были. Инач е не оказался б на обочине…

— Думала счастье найти, а сыскала погибель. От добра добра не ищут. Коль с тобой не сжилась, с кем могла ужиться?

— Я тоже не подарок! Дома почти не жил. Сына она сама растила.

— Теперь все так живут. Да и раньше мужуки в заработки ходили, бабы — дома с детьми, по хозяйству управлялись.

— Какое хозяйство? Она врач. Работала.

— А чего ей недоставало? Мужука?

— Так ведь мужик, он должен быть хозяином, отцом! Из меня не получилось ничего. Теперь и сын упрекает. Говорит, что я никчемный отец и дед.

— Сам говно! Был бы путним, не сбег в Америку! Иль у нас не нашел себе места. Видать, ни с кем не сжился. Добрые люди по свету не блукают. Дома живут. В ем и места, и работы завсегда на всех по горло. А говно всю жизнь по верху мотается неприкаянно. Ему любая лужа или яма — что дом родной! Такие и в раю ущерб сыщут. Зачем он тебя бросил, коль себя путевым считает? Тож мне, сынок! — разозлилась Варвара, но, увидев идущих из деревни троих людей, вгляделась, ахнула обрадованно: — Гля! Коля! Родня нагрянула с городу. Валюха с мужуком. И Сережка с ими! Во, радость!

Все вместе! Познакомитесь! Да как мне величать тебя нынче, соколик мой?