Каникулы вне закона - Валериан Скворцов Страница 10

— Что? — хрипловато откликнулся огромный толстяк.

— Подлетаем к Алматы. Ваш рейс на Чимкент через полчаса после того, как сядем. Приготовьтесь. Вы выйдете первым, вас отвезут с другими транзитными пассажирами к самолету на Чимкент. Из-за московской задержки времени в обрез… У вас багаж есть?

— Все со мной, — сказал художник. — Где ставлю ногу, там и дом…

Пилот растворился во мраке.

— Хреново, — донеслось до меня. — Как сам? Нормально?

— Нормально, — сказал я.

Он с кряхтеньем поднялся, обхлопал себя по карманам и положил мне руку на локоть.

— Это… как его… Я ведь переехал, студию продал. Вот моя карточка с новым адресом. Не Бог весть что… Да все свои, так что заходи.

И ушел в туалет. Я сунул мятую картонку в карман пиджака.

«Боинг» сел. Наверное, художник опять забыл про меня, потому что не оглянулся, когда стюардесса, сунув огромную папку ему в руки, уводила его к распахнутой двери, из которой бодряще ударило морозным свежим воздухом. Небо за иллюминатором обсыпали яркие звезды, словно в мультипликации про тысячу и одну ночь. На моих швейцарских «Раймон Вэйл» был час ночи по московскому времени.

Вот я и снова в Азии.

В «Икарусе», ползущем через летное поле к зданию аэровокзала, я услышал, как запищал мобильник. Хрипловатый спросонья голос сказал:

— Алло… Все в порядке, прилетели… Да что ты говоришь… Ладно, до скорого… Лапши бы похлебал… Сделай, пожалуйста.

И, видимо, своему спутнику:

— Повезло. Моя говорит, что три дня перед этим стоял жуткий туман и самолеты аэропорт не принимал, отправляли садиться в Астану или Ташкент.

Я достал визитную карточку, оставленную художником: «Идрис Жалмухамедов, графика и живопись. Казахстан, Чимкент, ул. Бекет-батыра, дом… телефон…»

Секунду я поколебался, и — не выбросил картонный квадратик, когда вышел из автобуса на мороз.

2

Багаж ждал только я, другие пассажиры, обвешанные вещами, немедленно исчезли. Через минут десять лоснящаяся лента транспортера дернулась под рекламным щитом «Техасско-Казахстанского банка» и, едва выдвинулась моя сумка, остановилась. Подбирать её ринулись трое носильщиков. Пришлось окликать, чтобы не беспокоились.

Полицейский в фуражке с огромной тульей удерживал полуоткрытую фанерную дверь, на которую напирали закопченного обличья люди, предлагавшие криками через голову блюстителя порядка дешево отвезти в город.

Зал прилета выглядел как временное строение, которое почти шаталось под осадой диких таксистов, и напомнил мне аэропорт в Дакке, столице Бангладеш. Я летал из Бангкока в Дакку и оттуда ездил автобусом в портовый город Читтагонг на берегу Бенгальского залива, когда подрядился подрывником в компанию, занимавшуюся распиловкой на переплавку корпусов списанных судов. Заведенная на отмель огромная «Королева Кашмира» или «Марина Раскова» после отлива заваливалась, ссыпая палубные механизмы, на бок. Расставив заряды, в ораве других подрывников я опрометью бегал от взрывов, которые производили радиосигналом по жесткому графику. Стальные корпуса полагалось развалить на куски до прилива. Мы бежали, распугивая мелких крабиков, прыгая через коряги и камни. Если дно оказывалось вязким, бежали медленно и, случалось, взрывная волна сбивала с ног.

В Дакке, пройдя паспортный и таможенный контроль, я обычно с полчаса болтался в аэропорту, выжидая, когда забудется «богатый» рейс из Таиланда. Никакие нервы не выдерживали атаки липучих носильщиков, рикш и таксистов.

Здесь, в Алматы, я выжидал, пока рассосется толпа бушующих автоизвозчиков, из опаски не разглядеть нужного.

И отправился в туалет. Через четверть часа осада дверей должна была ослабеть.

Закрывшись в кабине, я развернул комканый авиабилет. Между словами «Жолауши билетман» и «Колжук квитанциясы», которые, видимо, следовало понимать как «пассажирский билет» и «багажная квитанция», Ефим карандашиком вписал: «Здоровенный Усман»

Я разглядел его, едва вышел из дощатой двери, которую казах-полицейский в форме советского милиционера с грохотом задвинул за моей спиной на амбарный засов.

— Спасибо, ребята, — сказал я настырным приставалам. — Меня тут встречают. Спасибо всем.

Он шел за моей спиной. На голову ниже, на два корпуса шире в плечах. И не здоровенный, скорее мощный.

— У меня «Жигули», — сказал Усман. — А у дверей шелупень роится. У них и машин-то нет. Снимут пассажира и ведут на стоянку за процент.

— Сколько до гостиницы «Алма-Ата»?

— Тысяча восемьсот тенге, — сказал он.

Я видел обменный курс в зале прилета: сто тридцать девять пятьдесят за один доллар. И имел опыт Дакки.

— Девятьсот.

Он взял из моих рук сумку.

Руль упирался ему в живот.

Темная площадь оказалась в колдобинах. Машина громыхала и звякала. В приспущенное окно втянуло запах дыма, прогорклого масла и шашлыка из несвежего мяса. Лампочки без абажуров, на одних проводах, высвечивали прилавки у кособоких киосков и отражались в раскатанном до блеска снегу с вмерзшими сигаретными пачками. Метнулась над зданием, в котором не горело ни одно окно, неоновая надпись «Гостиница».

— Усман, — сказал я.

— Да?

— Вы кто?

— Никто. А раньше был капитаном.

— Капитаном чего?

— Милиции… Э-э-э, то бишь полиции.

— Это ваша машина?

— Не будь её, не знал бы, что и делать.

— Вы казах?

— Узбек.

— И поэтому больше не полицейский?

— Ну…

Он ловко заложил крутой вираж на развилке. Дорога шла вверх, или, может быть, это только казалось из-за слабых фар и редких фонарей.

На Алексеевских курсах прививали привычку доскональной подготовки к операции. И в Москве я кое-что почитал про реформы в здешних силовых структурах. В полиции оставляли казахов. Формально, национальность не имела значения. Следовало пройти только языковый экзамен. Не думаю, что Усману это бы удалось, даже если бы он сдавал русский или узбекский. Национальность, когда степь обрела независимость, стала суверенной привилегией собирать мзду. Или здесь это называется ясак?

Усман, заехав на тротуар, остановил машину в метре от входа в гостиницу.

В полуосвещенном вестибюле, похожем просторами на вокзал, дежурная едва виднелась из-за высокого прилавка. Я попросил у неё тысячу тенге в счет предстоящего расчета и вышел к Усману, которого охранник удержал у входа.

— Вы ничего не хотите спросить? — сказал узбек, запихивая банкноты в карман.

— А что я должен спросить?

— Где меня найти.