Последний кровник - Иван Черных Страница 10

Они вышли из клуба. Вечер действительно был чудесный: прохладный, тихий, с ароматом скошенной в парке травы и рано распустившихся осенних цветов. Вышли по аллее на центральную улицу и оказались у ресторана «Уссури».

– Зайдем? – кивнул он на призывно светящуюся витрину.

Тамара подумала.

– Из одной душегубки в другую?

– Мы на минутку. Освежимся бокалом вина.

Тамара предупредила:

– Только ненадолго. И вместо вина я предпочитаю рюмку коньяка.

– Согласен.

Народу в ресторане было немного, и они выбрали столик недалеко от эстрады, на которой неплохо пела немолодая, довольно симпатичная певица.

«…Как жаль, что мы на разных берегах зимой и летом, встречаем свой рассвет и свой закат под разным небом…»

– Это про нас, – усмехнулся Владимир.

Пока официант выполнял заказ, Тамара стала расспрашивать его о службе, о родителях:

– Наверное, переживают? Ведь летная профессия и без войны очень опасная?

– Не более других. На машинах чаще разбиваются, чем на самолетах. Родные, конечно, переживают, особенно сестренка: она у меня одна, недавно вышла замуж. Но я письмами, звонками по телефону успокаиваю их.

– Где они живут?

Ее вопрос внезапно напомнил о мстителях, которые, несомненно, разыскивают его. Тамара, разумеется, отношения к этому не имеет, но старший следователь уголовного розыска, расследовавший попытку покушения на Владимира, отправляя в отпуск, предупреждал не особенно откровенничать даже с новыми друзьями. И он сказал Тамаре неправду:

– В Москве.

Даже если кто заинтересуется фамилией Крутогоров, пусть поищет ее в многомиллионном городе.

– А вы где живете, чем занимаетесь? – спросил Владимир.

– В Хабаровске. Преподаю в средней школе русский язык и литературу.

– Мой любимый предмет, – вздохнул Владимир. – И благодаря учительнице Анне Тимофеевне стал летчиком. На уроках литературы мы заслушивались ее. Наизусть знала столько стихотворений и поэм и читала их с такой выразительностью, что у девчат слезы навертывались.

– А вы кого из поэтов любите?

– Разумеется, Пушкина, Лермонтова, Есенина. Из зарубежных – Гейне, Байрона.

– А из современных, наших?

– Разве они есть? – пошутил Владимир. – Недавно в Краснодаре я зашел в книжный магазин и поразился: полки завалены переводной литературой. Наших книг – только Маринина да Устинова.

Официант принес им заказ. Владимир наполнил рюмки коньяком.

– Вот теперь по-настоящему за знакомство.

Тамара неторопливо выпила коньяк, не морщась, закусила долькой лимона – похоже, не в новинку напиток, заключил Владимир. Помолчала и вдруг с чувством прочитала:

Видишь, милый, давным-давно люди песню

о нас сложили.

Залепил листопад окно, листья встречу

запорошили.

Я одна сквозь сентябрь иду. Вянут листья,

и сердце вянет.

Мы с тобою – рябина и дуб. Нам вовек

не сплестись ветвями…

– Интересные стихи, – похвалил Владимир. – Кто автор?

Тамара загадочно усмехнулась: догадайся, мол, сам, коль я призналась, что занимаюсь литературой. Он догадался, но хотел удостовериться:

– Я никого не знаю из современных поэтов.

– И неудивительно, – кивнула Тамара, – поскольку их не печатают. Это стихотворение одной моей подруги. Она с детства пишет стихи, и, как вы поняли, неплохие. Обращалась в издательства. Не берут. Говорят, нет денег; поэзия ныне не пользуется спросом. Издала она книгу за свой счет, заплатила пятьдесят тысяч рублей за сто экземпляров, раздарила родственникам, приятелям. Вот и вся радость.

– Да, – согласился Владимир, – ныне, насколько мне известно, писателям, художникам, людям искусства живется нелегко. Народ потерял интерес к искусству, книг почти не читает. Потому мораль скудеет, все покупается и продается.

– Нет, народ не потерял интерес к искусству, – не согласилась Тамара. – Из него просто стараются вытравить порядочность, высокую нравственность – быдлом легче управлять. И если бы каждый человек сознавал свою ответственность за безопасность ближнего, не было бы убийств, насилий, войн. Вот ты военный человек… – внезапно перешла она на «ты». – Как считаешь, нужна нашему народу эта война в Чечне?

«Она изрядно захмелела, – подумал Владимир. – С чего это ее вдруг заинтересовала политика?»

– Знаешь, – перешел и он на «ты», – по-моему, ответ на вопрос, нужна ли нашему народу война в Чечне, однозначен, если бы не второй вопрос: как было избежать войны, когда один народ стал уничтожать другой, когда самозваный правитель игнорировал все существующие ранее законы, договоры и решил править так, как ему вздумается? Я своими глазами видел, как боевики изгалялись над русскими, отбирали у них кров, нажитое, резали, убивали. – Подумал: Тамару волновал тот же вопрос, что и его перед первым боевым заданием. Да и теперь он был уверен, что Ельцин сделал не все, чтобы пойти на компромисс. Но обсуждать этот сложный вопрос с Тамарой считал неуместным. Постарался смягчить свою откровенность: – Мы слишком отвлеклись от того, зачем сюда пришли. Мы познакомились, и я рад, что приобрел еще одного симпатичного, хорошего приятеля, с которым, надеюсь, наша дружба продолжится. Выпьем за это.

– Извини, – виновато склонила голову Тамара. – Моя профессия, моя неудовлетворенность творчеством невольно затуманили голову, вот я и высказала наболевшее. – Она подняла рюмку и осушила одним глотком. – Прости, – сказала еще раз.

– Так это твое стихотворение? – открыл он свою догадку. – Ты не только преподаешь литературу, ты и развиваешь ее?

Тамара опустила глаза.

– Ты очень опасный человек, – сказала она с улыбкой, – умеешь читать чужие мысли. Да, я пишу стихи, накропала на целых два тома. Критики оценивают положительно. Но, кроме сборника за свой счет, издать ничего не смогла.

– Потерпи. Я думаю, положение в скором времени изменится. Наши руководители поймут, что без духовного воспитания поколения не добиться сильного государства.

– А ты доволен своей службой?

– В основном – да. Я мечтал стать летчиком – и стал. Но… бывает всякое. Жизнь – это борьба. А борьба без шишек и потерь не обходится.

Тамара пододвинула к нему рюмку:

– Я хочу выпить за тебя. Чтобы ты летал без шишек и потерь. Налей.

Они осушили еще по рюмке.

– …Давно я так не набиралась, – смеялась Тамара, отрывая от грозди виноградинку и невпопад суя в рот. – Вот Аполлинарий увидел бы меня…

– Ревнивый?

– Не то слово. Возвращается из плавания и перетрясает все мои исподние. Словно ищейка, обнюхивает их. Представляешь, как это противно!