По ту сторону жизни - Андрей Ильин Страница 10

– Офицером, значит, ты стал немецким?

– Так точно, стал. Потом во Францию послали на стажировку и начали к заброске в Англию готовить, но что-то там у них не связалось и меня в учебный лагерь вернули, а после с группой под Ленинградом сбросили. Я, конечно, сразу пошел в СМЕРШ сдаваться. Ну, мне и намотали. Доказать ничего я не мог, да меня и не слушали. То, что сам пришёл – значит, задание такое. Когда других из группы схватили, они показали, что я немцам верой-правдой служил, да еще в отличниках ходил при звании офицерском – так Гитлеру помочь хотел. Трибунал «вышку» влепил, но потом на двадцатку заменили.

– Ну коли так, значит, ты много чего умеешь?

– Всё умею – стрелять, минировать, маскироваться, слежку выявлять, шифровать, на ключе стучать… У немцев не забалуешь – всему научат! А я точно – не из худших был, думал – выслужусь, Родине пригожусь. А теперь вот лес валю…

– А если больше не валить?

– Что?!

* * *

– У меня одиннадцать кандидатов, трое под сомнением, остальные по всем параметрам… – докладывает «Кавторанг».

– У меня – девять…

– И у меня семь, – кивает офицерик. – Эти шесть лагерей отработали, едем дальше…

Ну едем, так едем… Дивятся зэки новому своему положению, раньше сами зону топтали от каждого вертухая шарахаясь, а теперь в кабинетах сидят, заключённых вызывают, а «краснопёрые» им чай в подстаканниках таскают.

Но не обольщаются они, сегодня ты в цивильном костюмчике по эту сторону стола, а завтра в бушлате с номером – по другую. Или у стенки стоишь… Судьба зэка странна и непредсказуема, и гадать, что дальше будет и как всё обернётся – бессмысленно…

* * *

Мрачен «Хозяин», мундштук трубки грызёт, а трубка не горит. Плохой признак.

– Садись, товарищ Берия. Дело у меня к тебе.

Берия папочку раскрыл и вечное перо взял. Весь внимание.

– Беда у меня, Лаврентий. Родственники мои, которые в Сванетии, врагами народа стали. Заговоры замышляют, власть советскую ругают. Плохо…

– Откуда информация?

– Люди говорят. Ты же знаешь – на Кавказе все про всех знают. Совсем глупые мальчишки. Ты забери их, пока они чего-нибудь не натворили, в Москву привези, в тюрьму посади, в камеру отдельную. Пусть посидят, подумают. Пусть раскаются, прощения попросят.

– Дело заводить?

– Дело заведи, но не спеши и людям своим скажи, пусть палку не перегибают – родственники они мне. Пусть кормят, книжки дают. Зачем мальчишкам жизнь портить?

Слушает Берия и понимает больше, чем слышит. Хочет Иосиф родственников с Кавказа изъять, в кутузку засадить, но чтобы содержание мягкое, чтобы не бить и к стенке не ставить. Для чего только – не понятно.

– И вот что еще… Там у них еще брат есть, совсем молодой, восемнадцать лет. Не знает он ничего про братьев, жаль будет, если пропадёт. В Москву его надо, в институт, пусть учится, пусть человеком станет. Ты помоги мне по-приятельски. Парень малограмотный, в горах живёт, коз пасёт, трудно ему экзамены сдать будет. Но ты договорись, скажи: товарищ Сталин просил. Хороший мальчишка, быстро всему научится. И общежитие пусть дадут.

– Так, может, квартиру?

– Рано ему квартиру. Нельзя баловать. Разве мы с тобой в его возрасте квартиры имели? Пусть учится, как все. Если денег хватать не будет – я ему дам. Хороший мальчишка, я отца его знал, помог он мне. А долг платежом красен.

И совсем ничего не понял Лаврентий Павлович – двух старших братьев в тюрьму, младшего – в университет. Странная отдача долгов. Но гадать не приходится, когда сам «Хозяин» об одолжении просит.

– Всё сделаю, не беспокойся, товарищ Сталин.

Ночью в далёкой Сванетии в один из домов вломились люди в погонах.

– Открывай. МГБ!

Дом обыскали, всё перевернув вверх дном, разбросав одежду и одеяла, и даже в колодец слазили.

– Собирайтесь. Вот ордер на арест.

Завыла по-волчьи, запричитала мать:

– Это всё он, он! Я знала!.. Будь он проклят!..

Кто «он» понять было нельзя. Но можно было догадаться.

Двух братьев, подталкивая в спины, вывели во двор и посадили в машину.

А младший… За младшим утром пришёл секретарь райкома и увёз с собой, сказав, что на учёбу в Москву и что это распоряжение самого товарища Сталина, который хочет дать мальчику образование.

Враз опустел шумный до того дом. И только мать, катаясь по полу, рыдала, рвала на себе волосы и причитала, как по покойникам…

– Всё это он… он!

* * *

Ночь. Спят зэки беспробудным сном, который больше на смерть похож. Умаялись на лесозаготовках. Ворочаются во сне от холода, от вшей, что по ним ползают, но не просыпаются. Жмутся друг к дружке.

– Эй ты, фраер!

Толкает кто-то в ногу. Тянет.

– Чего тебе?

Стоит блатной, лыбится.

– Вставай, разговор есть.

– С тобой, что ли?

– «Сивый» тебя кличет! Давай шустрее, доходяга!

«Сивый»? «Сивый» на зоне человек уважаемый и всесильный, от него иной раз поболе, чем от начальника лагеря зависит. Начальство высоко сидит и зэков, как тех вшей, по отдельности не различает, а «Сивый» в самой гуще, всё у него на виду, про всех всё знает. Он здесь решает, кому жить, а кому умереть – махнёт блатным, и они враз тебя на пики посадят. Или того хуже «опустят» и к параше приставят. Зачем ему простой «мужик» понадобился?

Распихать припавших к тебе зэков, спуститься, спрыгнуть с нар. Посланец стоит, ждет, гримаски строит. Весь как на шарнирах. Шестёрка на побегушках.

– Шагай, шевели копытами.

Пошли по проходу, мимо раскалённой печки, от которой жаром пышет, остановиться бы хоть на минуту, чтобы согреться, но блатной сзади в спину пихает.

Занавеска. Посланец за нее нырнул, через мгновение высунулся, пальцем поманил – заходи. Что там?.. Редко кому удавалось за ту черту запретную заходить. И не всем обратно живым выйти удавалось.

Кровать солдатская с настоящей подушкой, а не покрытой тряпкой соломой, стул, стол, на столе горячий чайник, кружка, блюдцем прикрытая, и сковородка с жареной картошкой. С настоящей, на настоящем масле картошкой, потому что отсюда в нос шибает!

«Сивый» лениво поднялся с кровати. Это только рядовые зэки суетятся, отовсюду ударов ожидая. Воры не спешат, не дёргаются, зная себе цену.

Моргнул шестёрке. Тот быстро занырнул за занавеску, задёрнув за собой щель.

– Звать как?

– Александр.

– Сашка значит… Ну садись, Сашок. Есть хочешь?

Странный вопрос, глупый – какой зэк есть не хочет, хоть корку недельной давности, хоть отбросы с офицерской столовой. Зэк всегда есть хочет, даже когда сыт, когда только что из-за стола, потому как голод его годами копился. За десять лет не отъесться ему, так кажется.