Честь бойца - Иван Стрельцов

Дождевые капли стучали по крыше вагона. Сквозь запотевшее окно виднелся придорожный пейзаж: голые стволы деревьев, как фантастические руки, тянулись к серому небу из засыпанной мокрой желтой листвой земли. Ничего не поделаешь, осень окончательно вступила в свои права.

А здесь, в купейном вагоне, тепло и уютно, под его мерное покачивание хорошо думается. Лежа на нижней полке и подперев подбородок, вчерашний заключенный Александр Зубов по прозвищу Зуб глядел в окно и думал о начинающейся жизни. Новой жизни, без решеток и колючей проволоки, вертухаев на вышках и кумовских подлянок. Он смутно себе представлял новую жизнь – едва не половина прожитого осталась там, за решеткой.

Сел в восьмидесятом на двенадцать лет за разбой с «мокрухой». Первые пять лет по приговору суда прошли в «крытой» строгого режима. Как сказал ему тогда Профессор, вор-рецидивист, «разменивающий» здесь свою четвертую ходку: «Это будет твой первый университет». Так оно и получилось. Профессор стал первым зоновским педагогом молодого урки.

После отбытия первой части срока Зубова перевели на общий режим, здесь уже были другие учителя и другой образ жизни. Через полгода за драку с активистом Зубову набавили к сроку еще год. А через три года за поножовщину еще пять. Так восемнадцать лет и прошли за решеткой. Теперь уголовник Зуб возвращался в другой, незнакомый ему мир. Конечно, он читал газеты, слушал радио и рассказы свежеприбывших, а позже разрешили телевизор смотреть. Знал Зуб, что коммунистов от власти отогнали, теперь капитализм и быть богатым не опасно. Все это он знал, но не мог понять, а потому и не очень верил в криминальный расцвет.

Зубов повернулся на узкой полке с пахнущим стиральным порошком бельем и – почему-то этот запах ему особо нравился – вытянул перед собой худые жилистые руки и размял суставы.

Все-таки странное наступило время: раньше в купейный вагон билетов было не достать, а теперь не во всяком купе едет хоть один пассажир.

Взяв со столика пачку «Беломора», Зуб поднялся, сунул ноги в шлепанцы и вышел в коридор.

Когда наконец прозвенел долгожданный звонок, за которым ждала свобода, отсидевший едва ли не два десятка лет гражданин Зубов не имел ничего своего, только зоновскую робу. На волю его собирала братва: джинсы, свитер, китайский пуховик, спортивный байковый костюм, кожаные ботинки на микропоре, и денег отстегнули из «общака» на первое время: живи, обустраивайся.

В тамбуре было холодно, через разбитое стекло порывы ветра вдували холодные капли дождя.

Привыкший к тюменским морозам, но не переносящий сырости, Зуб поежился. Продув папиросу, сжал зубами бумажный мундштук, прикурил от зажженной спички. Затянувшись, выпустил дым через ноздри. Мысленно произнес: «Живи и обустраивайся. Как же тут обустроишься, когда все с ног на голову встало. Но ничего, есть у меня пара адресков фартовых. Там помогут обустроиться». Сделав пару затяжек, он щелчком швырнул окурок в разбитое окно. Поезд, мчащийся в Москву, нес его навстречу судьбе.

Едва оказавшись в Москве, Зуб поспешил покинуть район трех вокзалов. Он хорошо был осведомлен о московской милиции и понимал, что его ждет со справкой об освобождении, если попадется патрулю.

Москва обрушилась на Зубова всей своей громадой, блеском и великолепием. По прошествии восемнадцати лет в мозгу остались обрывки воспоминаний о том городе, куда он приезжал на электричке сперва с родителями, потом с друзьями. Воспоминания были бледными и расплывчатыми, как старые черно-белые фотографии. Новый город с яркими витринами и красочными рекламами оказался другим миром, далеким, как чужая галактика.

Ошарашенный Зуб прошел несколько кварталов, потом нырнул в метро. Здесь ничего не изменилось. Станции метро, построенные в годы правления «отца народов», помпезные, как дворцы, по-прежнему блистали чистотой, и лишь на стенах эскалатора пестрели плакаты, призывающие лететь в Египет на отдых, пользоваться прокладками «Либресс» в критические дни и варить супы «Галина Бланка».

В густой мешанине подземки Зуб наконец-то перевел дух. Сейчас он стал человеком-невидимкой, и его путь лежал в Юго-Западный район столицы.

За долгие годы судьба дважды сталкивала Зуба с Валетом. Первый раз на тюменский лесоповал Валет попал за квартирную кражу на четыре года. Он был жалким перепуганным юнцом, которого мог обидеть или опустить любой матерый урка. Зуб заступился за Валета, не дал его в обиду.

Через пять лет после освобождения Валет вновь оказался на зоне. Теперь это был другой человек, крепко сбитый, с бычьей шеей, другая статья – рэкет, или вымогательство, и другой срок – семь лет. Несмотря на всю их крутизну, рэкетиров в зоне недолюбливали, и кто знает, как повернулась бы в этот раз жизнь Суслова Олега Петровича по кличке Валет, если бы не его ангел-хранитель, которым вновь пришлось стать Зубову. Правда, продолжалось это недолго, уже через два года братва выкупила Валета. Уезжая, Олег тепло простился со своим заступником, дав ему свой домашний адрес и пообещав помочь с обустройством.

Теперь, идя по заученному наизусть адресу, Зуб мысленно представлял встречу. Сейчас он нуждался в помощи Валета. Как отблагодарит своего покровителя бывший зоновский собрат?

На пятом этаже панельной девятиэтажки Зубова встретила бронированная дверь, обшитая узорной филенкой из красного дерева, с бронзовой фигурной ручкой в виде львиной головы с кольцом в пасти.

Хмыкнув, Зуб нажал кнопку звонка несколько раз. Из-за двери донеслись тяжелые шаги и приглушенный дверью поток брани, защелкали многочисленные замки, и, наконец, в дверном проеме появилась коротко стриженная, небритая, опухшая физиономия. Дыхнув перегаром, хозяин спросил:

– Чего тебе?

Гость весело оскалился, обнажив два ряда железных зубов, потом проговорил:

– Смотрю, Валет, ты совсем забурел. Забыл, поди, лагерную пайку?

У хозяина квартиры отвисла челюсть. Он потер кулаками заплывшие глаза и снова уперся взглядом в гостя. Потом, оскалившись, громко закричал:

– Саня, Зуб, вот кайф! Таки откинулся!

– Нет, буду ждать второго пришествия, – хмыкнул Зуб, пыхтя под навалившейся на него тушей Валета.

– Ну, чего стоим на лестнице, заходи, брателла, сейчас отметим это дело. – Валет подхватил его за локоть и потянул внутрь.

Убранство квартиры было настолько богатым, что «откинувшийся» гость от восхищения аж присвистнул. Импортная кожаная мебель, различная аппаратура, картины в дорогих рамах и тяжелые бархатные шторы, прикрывающие окна.

Да и сам Валет выглядел чудно: на короткой толстой шее золотой жгут в два пальца толщиной, а заплывшее жиром тело прикрывал яркий красный халат из шелка с золотым драконом на спине.