Восточный путь, или Книга паладина - Михаил Высоцкий

— Ты живой?

Вопрос отнюдь не такой риторический, как может показаться на первый взгляд. Особенно в свете последних достижений некромантии. Я лично встречал мертвецов, которые ни по поведению, ни по образу жизни, ни по трезвости рассудка не отличались от живых. Разве что вместо сердца пульсировал магический кристалл, и качал он не кровь, а особую алхимическую плазму. Единственным достоверным признаком жизни оставалось наличие души, но видеть её до сих пор умели лишь святые, блаженные и адепты Ордена Змеи. [1]Но моя святость под большим вопросом, в юродивые мне ещё рано себя записывать, а угробить всю жизнь на созерцание собственного пупа, через который, якобы, душа сопряжена с телом… Нет уж, увольте, я лучше доверюсь народной молве, которая утверждает, что у живых мертвецов голова так раскалываться не может… Острая, жгучая, пронзающая боль в левом виске — может, конечно, это след от иглы некроманта, [2]но скорее всего последствия удара по моей бедной, многострадальной голове…

— Живой, вроде… — ответил я, и только тут до меня дошла абсурдность происходящего.

Во-первых, я не мог выжить. Если это действительно было то заклинание, что я подумал, а это было именно оно, то от меня должна была остаться лишь горстка праха. Причём погибнуть я должен был сразу, не испытав никаких страданий, погибнуть единожды и без шансов на воскрешение. А вместо этого я жив, и, если доверять собственным чувствам, относительно цел. Лежу на чем-то мягком и с кем-то беседую. Может это предсмертный бред? Да нет, вряд ли — тархион [3]не оставляет времени на «последнее желание», он убивает всех и сразу, не делая различий, свой ты, или чужой. Нам показывали на учениях «поле боя после применения тархиона», но кто же мог подумать, что колдуны [4]им владеют… Да и запрещен тархион конвенцией ещё от черт знает какого года, но ошибиться я всё равно не мог, это был именно он и меня сейчас в живых быть не должно…

— Ну и отлично, раз живой, тогда вставай, некогда мне тут с тобой штаны просиживать. Убираться пора.

Нет, определённо логика нарушена. Единственный способ разобраться в происходящем — открыть глаза, которые, кажется, весят несколько тонн. Неимоверными усилиями, героически преодолев несколько тяжелейших приступов головной боли, я всё же совершил этот подвиг. Эх, голубое небо, как далеко ты от наших, человеческих склок…

— Ты что, поэт, что ли? Или философ? Нечего с небом беседы вести, ещё насмотришься! — Судя по реакции неведомого собеседника, последнюю фразу я произнес вслух. — Всегда мне так везет, один единственный живой на всю округу, и тому небо подавай… Ты смотри, будешь дальше валяться — плюну на все, сам отсюда выбираться буду. Хотя вдвоем, конечно, веселее будет. Если ты, конечно, не такой зануда, как мой бывший капитан… Мир его праху…

Капитан? Я не капитан, я паладин. «Армия из одного человека», как поют менестрели, «воины добра, без страха и упрека», как называл нас король, отправляя в очередную мясорубку, «селедка в золотой бочке», как однажды метко заметил мой приятель. Хотя вовсе наши доспехи не золотые, а лишь позолочены, но когда их снимаешь, такое чувство, будто родился заново на свет… Никакая магия, никакие силовые батареи, никакие амортизаторы не могут облегчить эту двухсоткилограммовую ношу. Хотя, надо признать, если бы не они, я не то, что воевать, пошевелиться в этой железной бочке не смог бы. А самое противное — никаких щелей, побегаешь часик-другой, и чувствуешь себя селедкой в собственном соку…

— Встаю, — отозвался я, пока мой неведомый досель собеседник (а может всё же галлюцинация?) не сдержал свое слово и не ушел один.

Скрипят доспехи, хрустят суставы, закованное в самую совершенную в мире броню мое несчастное тело принимает сидячее положение. Голова не дает о себе забыть — иголка в левом виске безжалостно прокручивается, разрывая на кусочки мозги, боль отдает в челюсть, наркайским водопадом [5]слезятся затуманенные глаза. Паладин, конечно, плакать не должен, но кто под шлемом разберет, что там у меня с глазами происходит.

Наконец сел. Подождал, пока отзвенит в затылке набатный колокол, осмотрелся по сторонам… Нет, я не ошибся. Это был именно тархион — только он оставляет после себя такое месиво. Металлическое оружие, как и положено, не сильно пострадало, но всё, что содержало в себе хоть каплю влаги… Тут даже хоронить нечего, ни один маг теперь не разберет, где тут доблестные воины, где злобные враги, где зеленая травка, а где невинный ежик.

— Ну что, налюбовался? Ты, паладин, меня извини — пока ты в отключке лежал, я на всю жизнь вперед на эту гадость насмотрелся, не терпится отсюда убраться побыстрее…

И то правда, гадость редкая… Но кто же ты, мой неведомый собеседник и брат по несчастью, которого неведомым чудом угораздило выжить, когда все порядочные воины должны были умереть? Осторожно, стараясь не потревожить голову, разворачиваюсь в сторону голоса… Ну надо же, как повезло, ейлат [6]! Плащ, лисицей подшитый, кафтан бархатный, шаровары, по залихватски в драконьей кожи сапоги засунутые, берет с тремя перьями феникса, кольца магические хоть и не большие, но светятся ярко, значит запас магии ещё использовать не успел… Ты смотри, у него даже сумка заплечная уцелела! Вот повезло, причём без иронии повезло — мы, паладины, хоть от магии и заговорены, да с настоящим чародеем всегда рука под руку сподручнее будет. Сам я колдовать не умею, гены не те, но к волшебному мастерству отношусь с большим уважением, зря его в последнее время ценить перестали.