Сожженные дотла. Смерть приходит с небес - Герт Ледиг Страница 39

— Позовите ко мне ротмистра.

Он посмотрел на пустой стул, на который падал свет от лампы. «Лучше бы это был электрический стул», — подумал он. В этом случае надо бы посадить жертву лицом к стене. Чтобы ей не было видно, когда он нажмет на кнопку. Его взгляд пробежал по бумаге на столе. Он заметил орфографическую ошибку. Поскольку это была его собственноручная запись, он почувствовал стыд и тут же исправил ошибку. Вдруг кто-нибудь прочтет! Он раздавил муху и вспотел.

Сегодня он не допустил ошибок. Это его удовлетворило. Боевой комендант Эмги во время сражения! Напряжение, заботы и немного страха. Ну, теперь это все миновало. Он стал старше, но его честолюбие еще оставалось молодым. Если когда-нибудь война будет выиграна, он приукрасит это дело. Он уже представлял себя рассказывающим: «За четыре часа русские прорвали оборону дивизии. Фронта больше не было. Ужасная неразбериха. И тут я получаю приказ из штаба армии, что должен остановить отступление…» Подробности лучше опустить. Историю с вездеходом, приготовленным для себя, он бы выбросил. Он вытер грязным платком пот со лба. В тот момент он был похож на гнома.

Когда вошел ротмистр и сел на стул, майор сразу приступил к делу:

— Что с фельдфебелем?

Ротмистр на секунду задумался:

— Ничего.

Хотя он не был близко знаком с комендантом, у него было чувство, что разговор будет протекать неприятно.

— Полагаю, что вы меня неправильно поняли. Я отдал вам приказ. Когда вы, наконец, приступите к его выполнению?

— Никогда! — И, испугавшись своей храбрости, ротмистр добавил: — Отсутствует утвержденный приговор!

Плохое обоснование. Кажется, майор намеренно проигнорировал «никогда!» и сказал:

— Дело запутанное. Военный судья был дурак. Нам предстоит расхлебывать это вдвоем!

— Извините, господин майор, я не понимаю, почему!

Свет керосиновой лампы слепил ротмистра. Ночной мотылек бился о стекло.

Комендант начал обстоятельно объяснять:

— В штабе армии хотели провести показательный процесс. Все было на лезвии бритвы. Там хотят дать войскам устрашающий пример. Такая же неразбериха у нас может произойти и завтра. Может быть, военный судья был неправильно проинформирован. Его отправили в Эмгу, чтобы вынести приговор. Кого засудить — было все равно. Только приговоренный не должен быть простым солдатом. Кого мне выбрать? Может быть, вас?

Ротмистр почувствовал, что краснеет.

— Значит, вы выбрали фельдфебеля и сообщили его фамилию в штаб армии. Армия, в свою очередь, объявляет, что был расстрелян фельдфебель. Тем временем военный судья приговаривает не того, кого надо. А фельдфебель все еще жив. Трагедия без трупа!

— Наша задача — чтобы труп был!

Ротмистр слегка отодвинул стул в сторону.

Свет лампы был невыносим. Каждый раз, когда мотылек бился о стекло, оно отзывалось тихим звоном.

— Да это же бред!

Лицо майора исказилось:

— Его признали дезертиром!

— Таких наберутся тысячи. — Ротмистр подумал о своем шофере. Парень оставил его в дураках.

Комендант наморщил лоб.

— По имеющимся на настоящий момент сведениям, почти четыре тысячи человек убиты или попали в плен. Рота этого фельдфебеля в лучшем случае пропала без вести. Одним больше, одним меньше — речь не об этом.

— Именно об этом, господин майор.

— Вы что хотите? Человек теоретически мертв. Его родственники оповещены. Его вычеркнули из списков довольствия. Его должности нет. Кроме того, все командиры рот уже зачитали приказ по армии о его расстреле.

— Неприятное объявление, — сказал ротмистр.

Стекло зазвенело. Мотылек твердо решил погибнуть.

— Вот именно об этом неприятном объявлении, как вы говорите, и идет речь.

— А если у него будет возможность перебежать?

Майор покачал головой:

— Как вы хотите это устроить? Если фельдфебель не будет расстрелян, пойдут разговоры. Однажды начнут расследовать это дело и от меня потребуют труп. В качестве квитанции в определенном смысле. Что тогда?

— У вас, как у боевого коменданта, есть определенные возможности…

Майор покачал головой:

— Я больше не боевой комендант. Прорыв ликвидирован.

Вдруг он ударил кулаком по столу, крикнув:

— То, что вы предлагаете, — измена!

В гневе он смахнул со стола несколько карандашей. Комендант любил карандаши с нежностью коллекционера.

— Вы его расстреляете!

Ламповое стекло зазвенело. Мотылек полетел на пол. Несколько раз он еще дернул обгоревшими крыльями.

— Прикажите полевому жандарму! — попросил ротмистр.

Майор наклонился за карандашом и снова показался из-за стола:

— Полевой жандарм может отказаться. Он знает, что приговор не был вынесен! — Он сладко улыбнулся: — Между вами и жандармом есть одно различие. У него — незапятнанная репутация.

Установилась мучительная тишина. Жужжание мухи, летавшей вместо мотылька вокруг лампы, было единственным звуком в комнате.

— Почему? — раздраженно спросил ротмистр.

— У меня есть доказательства, что ваш дивизион покинул позиции без достаточных на то оснований. Достаточно одного моего доклада, и с вами все кончено!

У ротмистра на лбу выступил пот. Он допустил ошибку. Теперь он вспомнил. Ему надо было уничтожить журнал боевых действий. По записям в нем каждый может понять, что случилось. В городской комендатуре была радиостанция. Каждое входящее сообщение регистрировалось с указанием времени. Может быть, радист с его участка доложил, что соприкосновения с противником нет! А он в тот момент приказал отступать. В журнале значилось: «Под натиском противника отхожу в пункт Н.». Этому типу тогда уже было все известно.

— Итак? — спросил майор.

— Вы гарантируете мне…

Комендант саркастически рассмеялся.

— Я могу идти?

— Можете. И доложите мне сразу об исполнении.

Ротмистр шел по коридору на выход, как ходит по суше водолаз в костюме со свинцовыми подошвами. Площадь перед комендатурой лежала в темноте. Со стороны фронта доносился глухой рокот. Словно большой корабль, на него надвигался пакгауз. Невольно он пошел медленнее. Через час он станет убийцей. Если дело пойдет быстрее — то через полчаса. Словно в дурном спектакле. Он сидел в ложе, смотрел на сцену и вдруг должен играть роль. Для зрителя это несложно. Но чем ближе выход на сцену, тем более нервным он становился. А действительно ли ему надо играть? Да. Там был журнал боевых действий. Безжалостный кусок бумаги, договор с чертом. Если он от этого не отделается, то его разжалуют…